Озорница - Тереза Медейрос

Члены семьи и слуги старались обходить его стороной, принимая поведение хозяина Гримуайлда за чистую монету. Только в глазах матери мелькало сомнение, она отказывалась поверить в безумие сына, а когда он играл особенно убедительно, на ее лице читалось невыносимое страдание. В таких случаях у него появлялось искушение довериться ей, поплакаться и поведать все как есть, но каждый раз верх брала гордыня, желание своими силами довести дело до конца. Но более всего Джастин терзался подозрением, что теперь ему приходится бороться в одиночку, хотя не мог поверить, что Эмили способна с такой легкостью переметнуться на сторону врага. Она больше не приходила к нему по ночам, и герцог до рассвета метался по огромной спальне, как тигр в клетке. В отчаянии он не знал, что еще предпринять, а потом решил расширить круг своей деятельности и начал собирать информацию о деловых операциях Салери.

После очередной встречи с детективами, которые вели расследование дела Ники, герцог вернулся домой поздно вечером потрясенный известием о том, что Салери заказал два билета на пароход, курсировавший между Англией и Новой Зеландией. Отплытие было назначено на этой неделе. Джастин окончательно вышел из себя, узнав, что Эмили отправилась в оперу в сопровождении ее «милого друга господина Салери».

— Что ты наделала? — кричал он на растерянную и ничего не понимающую Эдит. — Как ты могла это допустить? Почему позволила ей выйти из дома одной?

— Но ты же никогда не возражал против того, чтобы она оставалась наедине с господином Салери в нашем доме, — запротестовала Эдит, у которой от незаслуженной обиды слезы навернулись на глаза. — Сам ведь говорил, что он старинный друг ее батюшки. Откуда мне было знать, что на этот раз кому-то из нас тоже следовало пойти в оперу?

— Если бы твоя фарфоровая головка служила бы тебе не только для идиотских причесок, смогла бы сама догадаться! — продолжал бушевать хозяин Гримуайлда.

Эдит уронила рукоделие и зашлась в громких рыданиях. На выручку поспешили Лили и Миллисент, подскочили с двух сторон к сестре, принялись утешать ее и гладить по вздрагивающим плечам, бросая на брата взгляды, призванные пристыдить этого закоренелого мерзавца. Пришлось их оставить в покое; Джастин отошел от них подальше, нервно потирая затылок.

— Ты всегда был хорошим сыном и братом, — укоризненно сказала матушка, с трудом вытаскивая свое грузное тело из глубокого кресла. — Если помнишь, в детстве батюшка даже не считал нужным тебя наказывать, но сейчас мне кажется, что это было его величайшей ошибкой. В свое время тебя следовало хорошенько излупить тростью.

— Трость моему отцу была без надобности, — живо возразил Джастин, оборачиваясь к матушке. — Он пользовался иным, более действенным оружием: умел подобрать язвительные слова, которые ранили больнее, чем удар тростью. Откровенно говоря, я бы предпочел, чтобы он разок-другой врезал мне кулаком, как и приличествует настоящему мужчине, а не хлестал меня языком, отпуская обидные замечания.

Разгоравшийся спор о достоинствах и недостатках физических методов воздействия при воспитании подрастающего поколения прервало неожиданное появление изначальной причины ученой дискуссии.

— В чем дело? Что здесь происходит? Зачем шумим? — весело поинтересовалась Эмили.

В гостиной воцарилась мертвая тишина, все взоры обратились к девушке, стоявшей у распахнутой двери, излучая тепло и блистая светским лоском. Кремово-голубое атласное платье с рюшами плотно облегало бедра, сбегая вниз кружевными оборками, из-под которых кокетливо выглядывал край нижней юбки цвета слоновой кости. Наряд завершали подобранные в тон перчатки, украшенные перламутровыми пуговицами, а волосы на висках были заколоты такими же гребнями. «Да ведь это же мой подарок!» — внутренне содрогнулся герцог при виде этих гребней. Его буквально колотило от ярости.

Прошуршав подолом, Эмили подбежала к Эдит, встала перед ней на колени, и из атласного ридикюля на свет тотчас появился белоснежный носовой платок.

— Ну, ну, не надо плакать, — приговаривала Эмили, вытирая слезы Эдит платком. — Смотри, твое рукоделие промокло насквозь, вся работа насмарку. — Девушка выпрямилась и посмотрела на главного виновника трагедии. В ее глазах не было укора, вообще никаких эмоций, будто перед ней был неодушевленный предмет. — Разве тебе не сказали? Я просто была в опере, давали «Травиату», божественный спектакль, чудные голоса и сказочная музыка. По-моему, на такое способны только итальянцы. Обожаю все итальянское.

Ответ напрашивался сам собой, но Джастин прикусил губу и промолчал. «Чего она добивается? — мысленно задавался он вопросом. — Пытается меня спровоцировать на убийство прямо в гостиной, на виду у всех?»

— Нам нужно поговорить, — мрачно объявил герцог. Эмили подавила усталый зевок, прикрыв рот перчаткой, и небрежно отвергла домогательство.

— Поговорим, возможно, утром. Сейчас я слишком устала и прямиком отправляюсь спать.

С этими словами она выплыла из комнаты, на прощание кокетливо вильнув турнюром. В гостиной вновь зависло гробовое молчание, длившееся, если судить по часам на каминной полке, целых три долгих минуты. Эдит не отваживалась даже всхлипнуть. Где-то наверху хлопнула дверь и щелкнул замок.

Звук ключа, повернувшегося в замке, вывел Джастина из оцепенения. Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения. Герцог не мог больше сдерживаться, он ринулся из гостиной и помчался вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Ему было в высшей степени наплевать, что о нем подумают, он мчался по коридорам, видя перед собой только одну цель — спальню Эмили. По дороге зацепил бедром и перевернул небольшой столик, смирно стоявший у стены, дождем посыпались фотографии, усеяв пол осколками разбитых рамок.

Длинными шагами хозяин Гримуайлда преодолевал один коридор за другим и наконец достиг цели. Он снова оказался перед дверью спальни Эмили. Казалось, полжизни провел в этом состоянии — стоял перед ее дверью и ждал. Но на этот раз история не повторится.

Джастин не стал возиться с дверной ручкой, просительно стучать, в данную минуту он не испытывал ни малейшего желания выступать в роли нищего с протянутой рукой. Прошло то время, когда он молил о милостыне. Герцог поступил как приличествует настоящему хозяину. Мощным ударом ноги он просто вышиб дверь.

«Наступит день, когда мой голос придет к тебе с дуновением ветра…»

Прижав руки к груди, будто пытаясь унять трепетно бившееся сердце, Эмили в ужасе смотрела на Джастина, попиравшего ногой сорванную с петель дверь, как поверженного врага. Герцог повел глазами на замок, свисавший сбоку, уперся руками по обеим сторонам дверного проема и с ленивой усмешкой посмотрел на хозяйку спальни. Губы искривились, но глаза остались холодными и колючими.

— Привет, милочка. Я вот подумал: может, у тебя прогорел камин и пора подбросить свежего угля? Или, надо понимать, уже нашелся другой, кто заботится о том, чтобы у тебя не погас огонь?

Эмили промолчала, изучая ночного гостя. Растрепанные и давно не стриженные волосы висят грязными лохмами, рубашка несвежая, костюм помят, в покрасневших глазах пляшут безумные огоньки; вид такой, будто не спал уже много ночей кряду, смертельно устал и вконец отчаялся. Короче говоря, хозяин Гримуайлда собственной персоной, человек, не имеющий ничего общего с Николасом Салери, всегда одетым по последней моде, обладающим изысканными манерами и обаянием светского льва. Да, у Джастина было все, о чем Ники мог только мечтать. С трудом оторвав взгляд от герцога, напоминавшего в данную минуту варвара, принесшего кровавую жертву богам, Эмили призвала на помощь всю силу воли, чтобы сохранить спокойствие. Только таким путем, по ее разумению, можно вывернуть прошлое наизнанку, перетрясти, проветрить, выстирать, высушить и с миром вернуться в день сегодняшний с надеждой на будущее. Она была обязана все вынести на своих плечах и все выдержать, чтобы спасти обоих мужчин, которых любила, одного — с детства, а другого — с той незабываемой ночи на берегу Северного острова.