Метрополис. Город как величайшее достижение цивилизации - Бен Уилсон

Варшава – город-феникс, возродившийся из пепла неумолимой деструкции. Несомненно, осталась зияющая дыра в культуре города и городах по всей Европе. Еврейская община, составлявшая треть населения Варшавы, просто исчезла. До войны там насчитывалось около 400 тысяч евреев, после нее в город вернулись всего около пяти тысяч. Вред такого рода невозможно поправить.

История Варшавы также открывает нам кое-что еще – столица Польши обязана выживанию исключительно силе духа своих жителей, тех, кто сопротивлялся, и тех, кто вернулся, чтобы восстановить город. Горожане по всему миру показали эту разновидность решительности в различных обстоятельствах. Но, увы, полякам пришлось после войны вновь столкнуться с чужой волей, наложившей тяжелую руку и на городской ландшафт. Варшавяне хотели вернуть старый, знакомый город их улиц, переулков и зданий, но они получили сталинскую монументальность, однообразные жилые массивы из бетона.

Удивительный контраст между уютными улочками Старого города и суровыми новыми районами бросался в глаза, обозначал, что Польша застряла между Европой и СССР. Это был также чрезмерно выпяченный пример того, что происходило по всему миру. В Германии, Британии и повсюду возникло реальное напряжение между желанием людей вернуться в знакомую городскую среду и концепциями властей по поводу того, каким должен быть современный город в прекрасном новом мире после войны. Отстраненное восприятие из настоящего момента позволяет увидеть, что однообразие и универсализм модернистской архитектуры и ее яростное желание радикально изменить общество было на самом деле атакой на саму идею города и на урбанизм: стремление к порядку, что объявляет войну хаосу, непредсказуемости и индивидуализму, присущим городской жизни.

В Токио, по контрасту, традиции местного самоуправления и опоры на свои силы привели к тому, что реконструкцию в значительной степени оставили в руках людей. Бо́льшая часть нововведений в жилых районах была осуществлена домохозяевами; они использовали традиционные строительные методы, традиционную архитектуру и привлекали местных архитекторов. Лишенное плана, постепенное изменение и восстановление Токио заложило основания для подъема города из руин к статусу одного из величайших метрополисов мира второй половины ХХ века. Неформальные поселения и плотно заселенные хибары, созданные на месте руин, стали фундаментом урбанистического роста, и они обеспечили Токио его опьяняюще плотный, индивидуальный урбанистический облик. Это резко контрастирует с городами по всему миру – в особенности (хотя и не только) с Варшавой, где авторитаризм и патернализм лишили индивидуумов и городские микросоциумы всякой роли в определении будущего их среды обитания[466].

The Message[467], сингл в стиле электро-рэп, появившийся в 1982-м, – настоящее разоблачение уродства жизни в центре города и символ того, как изменился хип-хоп с момента, как он появился на городских в тусовках Нью-Йорка и занял место в глобальном мейнстриме. Все согласны, что хип-хоп родился на 1520, Седжвик-авеню, Бронкс, Нью-Йорк-Сити 11 августа 1973 года, когда диджей Кул Герк устроил вечеринку в комнате отдыха. Непримечательная высотка, где все случилось, появилась в 1967-м, и находилась она среди таких же домов, втиснутых между двумя ревущими хайвэями – I-81 и скоростной магистралью Кросс-Бронкс. «Когда я выбрался из подземки, то глазам моим предстало ужасное зрелище: ряд роскошных многоквартирных домов из красного кирпича… превращенных в громадную массу руин. Фасады были закопчены до черноты, часть стен обрушились, окна были выбиты, на тротуарах валялся мусор. Я прошелся… полмили вниз, на восток, и увидел развернувшуюся передо мной панораму недавних развалин». Подобный безрадостный пейзаж покинули около трехсот тысяч жителей[468].

Это вовсе не описание одного из разбомбленных мегаполисов Второй мировой. Нет, это Маршалл Берман[469] описывает свой визит в Бронкс, где он вырос, в 1980-м. Бронкс стал «символом любой катастрофы, которая может приключиться с городом». Скоростная магистраль Кросс-Бронкс косой прошлась через жилые районы, разрывая сложившиеся сообщества и создавая непреодолимые асфальтовые барьеры. Как и во многих других городах, жителей переселили в бетонные высотки в других районах. Американские города, хоть и не тронутые войной, тоже ощутили послевоенный зуд, желание уничтожить старое и построить новое. Между 1950-м и 1970-м в США было уничтожено шесть миллионов жилых зданий. Половина находилась в центральной части городов, где население, по большей части цветное, жило очень плотно. Берман писал о жителях Бронкса, но с тем же успехом он мог писать о представителях рабочего класса по всему урбанистическому миру, от Парижа до Глазго, от Ист-Энда в Лондоне до Варшавы: «Они были готовы к мучительной бедности, но не к слому и коллапсу их грубого мира»[470].

Высотное строительство и многополосные магистрали разорвали в клочья лучшую защиту против бедности, что ютилась в центрах – сообщество, опирающееся на уличную жизнь. Подобно многим другим зонам в центре, бетонные ломти в Бронксе быстро заразились криминальными бандами и торговлей наркотиками. Обезображенный шрамами от строительных проектов, бедности и безработицы, Бронкс пережил волну поджогов в 1970-х; владельцы зданий поджигали потерявшие цену жилые дома, чтобы получить страховые выплаты. Берман с симпатией смотрел на людей, с которыми он вырос и которые сохранили преданность району. «Этот терпящий бедствие народ принадлежит к одному из крупнейших теневых сообществ мира, к жертвам преступления, у которого даже нет имени. Позвольте нам дать ему имя: урбицид, убийство города».

Писавший в 1968-м отставной полковник разведслужб США сравнивал «цементные джунгли высотных зданий» в гетто больших городов страны – с их крышами и переулками – с джунглями Вьетнама. Он размышлял, получат ли американские солдаты в городской окружающей среде нечто лучшее, чем было у них в тропическом окружении. Ответ получился отрицательным. Но кризис и разрушение городского центра сделал тактику борьбы с повстанцами в городах актуальной для военных. Между 1964 и 1968 годами 52 629 человек были арестованы за участие в бунтах, охвативших 257 городов США. В мае 1968-го, после убийства Мартина Лютера Кинга[471], ФБР предупреждало, что Соединенные Штаты «могут оказаться перед лицом реального восстания в городских районах в ближайшие месяцы»[472].