Россия: народ и империя - Джеффри Хоскинг

В 1905–1906 годах Польша, возможно, являлась самой неспокойной частью империи. Сразу после «Кровавого воскресенья» в январе 1905 года рабочие текстильного центра, Лодзи, объявили забастовку и вышли на демонстрацию с лозунгами: «Долой самодержавие!» и «Долой войну!». Были выдвинуты и экономические требования: восьмичасовой рабочий день и существенное увеличение заработной платы. В результате вмешательства полиции и последовавших столкновений погибло около ста человек. На протяжении 1905 года подобные сцены повторялись не раз. Временами положение в Польше напоминало гражданскую войну, в которой, наряду с рабочими, участвовали студенты, школьники и нередко даже преступники. Относительно пассивными оставались лишь крестьяне, не проявлявшие солидарности с российскими собратьями.

Вооруженная борьба в Польше в 1905–1906 годах длилась дольше, чем восстание 1863–1864 годов, и унесла больше жизней. Для подавления России приходилось держать в Польше до 300 тысяч солдат, по сравнению с 1 миллионом солдат на японском фронте. Трудно обнаружить более яркий пример, во сколько обошлась попытка русифицировать народ с развитым национальным самосознанием, культурой и религией, отличными от русских.

Политика России на Украине во многом совпадала с той, что проводилась по отношению к Польше. Ко второй половине XIX века носителем чувства национальной независимости была интеллигенция Малороссии. Большинство крестьян говорили на разных диалектах украинского, но не обладали национальным самосознанием, а их разговорный язык воспринимался русскими как сельский диалект их собственного языка. В наибольшей степени сохранилась лишь украинская культура, чему способствовали наследие поэта Тараса Шевченко, сочинения историков, например Михайло Драгоманова, и возможность контрабандной переправки материалов из габсбургской Галиции, где украинское самосознание официально поддерживалось в качестве противовеса польскому влиянию.

В 1863 году министр внутренних дел П. А. Валуев выпустил циркуляр, запрещавший публикацию книг на украинском языке, кроме беллетристики и фольклора. В документе отмечалось, что «никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может. И наречие их, употребляемое простонародьем, есть тот же русский язык, только испорченный влиянием на него Польши».

В 1876 году еще одним документом запрещались ввоз из-за границы книг на украинском языке и употребление украинского языка в театре.

Такое почти полное подавление языка — уникальное явление в России XIX века. Причина, вероятно, состояла в том, что вопрос национального самосознания украинских крестьян представлял для властей особенно чувствительную проблему. Украинцы были второй по численности этнической группой в империи: 22,4 миллиона по переписи 1897 года, то есть почти 18 % всего населения. Если бы удалось их ассимилировать в русскую культуру и язык, то русские составляли бы в империи подавляющее большинство, 62 %. С другой стороны, если бы украинцы были грамотными и применяли бы свой «диалект» в качестве литературного языка, то русские в собственной империи оказались бы в меньшинстве.

Эта озабоченность отразилась в подготовке закона об украинском языке. В меморандуме, представленном царю, Валуев отмечал: «Сторонники малороссийской национальности обратили свое внимание на необразованную массу и под предлогом распространения грамотности и просвещения те из них, кто стремится реализовать свои политические планы, занимаются публикацией… книг». В 1876 году один высокопоставленный чиновник также предупреждал: «Разрешение создавать специальную литературу для простого народа на украинском диалекте будет означать сотрудничество в отчуждении Украины от остальной России… Позволить отделение 13 миллионов малороссов было бы крайней политической безответственностью, особенно ввиду объединенного движения… германских племен».

В последние десятилетия XIX века этнический состав на Украине быстро менялся под воздействием индустриализации. Рабочие были в основном русскими, так как украинские крестьяне, имея сравнительно плодородную землю, не испытывали необходимости в дополнительном доходе и не эмигрировали на заработки в города. Что касается купцов, промышленников, учителей, врачей и т. п., то они были преимущественно русскими, евреями, немцами или поляками. Таким образом, индустриализация содействовала официальной национальной политике: украинская интеллигенция лишилась своих потенциальных элит и была ограничена рамками маленьких городов с земствами и муниципалитетами.

Но и при этом власти крайне болезненно реагировали на малейшие симптомы украинского сепаратизма. В 1870-х годах закрыли Юго-Западное отделение Императорского географического общества, заподозренное в украинофильстве. Драгомирова лишили места в Киевском университете, и он уехал во Львов, столицу австрийской Галиции, где помогал развитию украинских культурных обществ, существование которых оказалось невозможным в Российской империи. Несмотря на запреты ввоза письменного материала, Галиция превратилась в некое подобие «украинского Пьемонта», без чего Украина в XX веке могла бы и не стать суверенной нацией.

Во второй половине XIX века Финляндия начала пользоваться преимуществами своего конституционного положения, определенного в 1809 году сеймом в Поорвоо. После 1861 года парламент регулярно собирался, принимая меры, определявшие особый статус Финляндии в составе империи: расширение образования, свобода вероисповедания, выпуск собственных денег и учреждение собственной армии. В то же время защитники финского языка, опираясь на высокий уровень грамотности среди крестьян, в своей борьбе с засильем шведского языка получили поддержку императора.

Поддержку финнов императором можно рассматривать как пример применения политики «разделяй и властвуй» — противопоставить финнов шведам, чтобы господствовать над обоими. Несомненно, власти учитывали, что на протяжении всего пребывания в составе империи финны вели себя сдержанно — в отличие, например, от поляков. Лишь в последние десятилетия XIX века русские публицисты начали предупреждать, что в нескольких верстах от столицы образуется отдельное полусуверенное государство со своей собственной армией. Русские юристы принялись доказывать, что хотя Александр I на основании своей самодержавной власти даровал Великому Княжеству Финляндскому определенные привилегии, его преемники, на основании той же самодержавной власти, в любое время могут отобрать их.

В 1899 году Николай II, как бы в ответ на подобные советы, издал указ о верховенстве российского законодательства над финским, оставляя за собой право решать, что является чисто финским, а что общеимперским делом. В спорных вопросах, провозгласил царь, отныне финский парламент будет иметь лишь совещательный голос. За год до этого Николай I назначил генерал-губернатором Николая Бобрикова, предложившего программу полной интеграции Финляндии в империю с ликвидацией отдельного статуса ее армии и с призывом финнов в российскую. Предполагалось ввести русский язык в качестве официального, расширить преподавание русского в финских средних школах и отменить Государственный секретариат как верховный орган финской автономии. Указ Николая II давал Бобрикову карт-бланш на проведение его программы, что тот и сделал, несмотря на ссылки финнов на самого Николая II, который при вступлении на престол подтвердил незыблемость их конституции.