Харроу из Девятого дома - Тэмсин Мьюир

Он отшатнулся и чуть не рухнул на пустой саркофаг. Пустая правая рука взлетела к глазам. Спящая приближалась. Свежая кровь нарисовала насмешку на бесстрастной золотой маске.

– Неплохо работаешь ногами, говнюк, – сказала она и замахнулась ножом.

Матфий Нониус вырвался из саркофага, как гнев императора. Он обрушился на Спящую всем телом, почти уронив ее, и попытался всадить кинжал в открытый бок. Она отбила кинжал дубинкой, а он ударил ее в живот коленом, схватил свободной рукой за затылок и ударил коленом в горло. Они схватились – Харроу слышала ее влажный кашель из-под маски, и она сумела оттолкнуть его в сторону, но он тут же ударил ее кинжалом, чуть не вскрыв ей живот. Харроу успела заметить его лицо, сплошь покрытое кровью: нос сломан, губы и подборок мокры от крови, кровь в глазах, кровь в волосах. Он выглядел холодным и сосредоточенным убийцей. Как будто потеря рапиры сняла какое-то ограничение. Он даже не казался злым. Он просто стал смертью в человеческом облике.

Спящая махнула дубинкой, он схватил ее за руку, вывернул и резко дернул вниз. Рука влажно хрустнула. Потом он схватил ее за затылок, будто хотел поцеловать, и вонзил кинжал ей в живот.

Она бросила нож, который звякнул об пол рядом с дубинкой, и обеими руками схватила его за горло. Он впечатал ее в стену и они боролись примерно секунду. Потом он освободился из ее захвата и отскочил. Из оранжевой ткани на животе торчала черная рукоять кинжала.

Пока Спящая пыталась вытащить кинжал, Протесилай из Седьмого дома отлепился от двери и сделал несколько шагов. Он отцепил с пояса рапиру в ножнах, взмахнул рукой и швырнул ее вперед. Нониус схватил изящно украшенные ножны окровавленной рукой, вытащил чудесную рапиру Нерасцветшей розы и, когда Спящая отпрыгнула от стены, размахивая дымящимся от ее собственной крови кинжалом, вонзил рапиру ей в сердце.

Рапира проткнула ее насквозь, вошла в грудь по самую рукоять. Она упала, дергаясь, и он опустился на землю рядом с ней, поддерживая ее свободной рукой. Только когда Спящая застыла, он извлек рапиру, вышедшую из раны с влажным шелковым шорохом.

Свечи последний раз вспыхнули черным огнем. Пламя съежилось, став совсем маленьким и тусклым. Трубки и связки начали падать на землю с таким звуком, как будто с высоты шлепались колбасы. Рухнув на пол, они распадались розоватой пылью. Сосульки тоже падали, одна за другой, и таяли, не долетая до пола. Раздалось гудение, щелчок – и лампы под потолком заработали, залив все ярким, безжалостным белым светом. Харроу сделала несколько шагов и опустилась на колени рядом с призрачным фехтовальщиком своего Дома, который осторожно снимал маску с лица Спящей.

Ее лицо расслабилось. Его покрывала кровь, текущая из носа и рта, но ни одной царапины на нем не было. Густой хвост волос был заправлен за воротник, но несколько прядей выбились и рыжими завитками прилипли ко лбу и щекам. Гордые, мертвые, неумолимые глаза слепо взирали на всех собравшихся, пока Нониус не закрыл их. Харроу не поняла, зачем он это сделал.

Голубое пламя больше не лизало юбки и руки Абигейл. Она опустилась на колени на жесткую металлическую решетку, не обращая внимания на неудобство, и спросила:

– Харроу, ты ее знаешь?

У Спящей было лицо женщины с портрета, висевшего в шаттле, там, на планете, которую Харроу убила. Женщина, застывшая за спиной у Короны и Юдифи, знакомая женщина с безжалостными глазами пыталась захватить душу Харроу.

– Вообще не знаю, – ответила она.

Нониус с трудом встал. Вытер чужую рапиру о штаны, повертел ее так и этак и протянул Протесилаю, который то ли поддерживал Дульси, то ли опирался на нее. В любом случае выглядело это странно.

– Это достойный клинок, – сказал он. – Не могу дать я тебе ничего, кроме крови чужой…

– Я бы хотел, чтобы весь мой Дом узнал о чести, которой я удостоился, – сказал Протесилай. – Если бы мне снова пришлось стать живым, я бы посоветовал Седьмым отправиться в Дрербур и поучиться там искусству боя. Если бы мне досталось еще пять минут жизни, я бы потратил их на прославление тебя. Я бы не сказал ничего, только выразил бы глубочайшее почтение тебе, Девятому дому и твоему невероятному искусству.

– И напрасно бы потратил пять минут, – вполголоса пробормотала его некромантка. Рыцарь Харрохак ухмылялся, почти не скрывая ликования.

– Моя госпожа, – сказал Нониус.

Он повернулся к ней и изящно поклонился. Она поклонилась в ответ и ответила:

– Надеюсь, кости твои в Анастасиевом монументе будут благословлены за твою службу.

– Прах мой слишком далеко от дома, – сказал рыцарь со слабой улыбкой, – но, госпожа, мне достойной наградой встреча с тобой. Мне бы лишь знать, что мой Дом не сдается врагам… и почему я разговариваю стихами?

– Госпожа, восхвалять нужно вас, – говорил Ортус Абигейл. – Известия о такой некромантии должны разнестись по всем Девяти домам, как… как последние слова умирающего. Если бы я был жив, я бы завершил свой великий труд и сразу бы перешел к следующему. Я назвал бы эту поэму «Пентиадой»… наверное, я чередовал бы пятистопные и девятистопные стихи… очень далеко от моей первой работы, но все-таки напоминает о ней. Я сложил бы о вас поэму, госпожа Абигейл, но вы и есть поэма.

– Я же запретил тебе флиртовать с моей женой, – заметил Магнус и, увидев лицо Ортуса, немедленно добавил: – Шутка! Это шутка! У вас в Девятом доме нет такого понятия? Это многое бы объяснило.

– Ортус, – серьезно сказала Абигейл. Это был первый раз, когда она выглядела хотя бы немного неидеально. Волосы, обычно зачесанные до зеркальной гладкости, перепутались так, будто их хозяйку тащили сквозь кости. Она вся промокла от пота и постоянно потирала руки. Харроу разглядела, что руки обожжены.

– Ортус, это не должно было сработать. У нас не было права призвать душу Матфия Нониуса. Твоя рапира не имеет с ним прочной связи, у нас не было танергического направления, у нас вообще ничего не было, кроме рукописи… прости, я позволила себе исправить несколько орфографических ошибок. Надеюсь, ты не против.

Харроу была уверена, что Пент не представляет, насколько чудовищно задела сейчас Ортуса и как это повлияло на его благодарность. Судя по мрачному выражению его лица, лучше было бы заставить его съесть книгу.

– Как выясняется, я создала связь с призраком, основываясь на… ну, чисто страсти.

Призрак повернулся к Ортусу. Когда они стояли рядом, видно было, насколько Ортус им восхищается. Харроу ожидала увидеть такой же ужас на лице рыцаря. Но когда Ортус посмотрел на призрака, которого почитал всю свою жизнь – и это тоже объединяло ее с собственным рыцарем, – он сильно покраснел.

– Я недостоин, – просто сказал он.

– На самом деле это неправда, – сказал Матфий Нониус. – Если Пятая не лжет, если твое искусство стало якорем, который притянул меня сюда и дал мне тело и клинок для битвы, то победой мы обязаны твоему искусству, а не моей силе.

Харроу отвернулась. Со всех сторон доносились звуки: капала вода, шлепалась на пол плоть. Ее многослойные одежды вдруг показались очень теплыми. Все остальные тоже скидывали плащи и перчатки. Воздух стал чище, вонючий туман исчез. Размотав длиннейшую полосу ткани, закрывавшую шею, Харроу поняла, что ее влечет к себе мертвая Спящая.