Охота на мага - Николай Иванович Леонов

– так? Так. Значит, это было сделано без него – тогда логично предположить, что он уже выскочил из дома и рванул вниз по дороге, не озаботившись надеть ботинки. Да хотя бы носки, вот как спешил. Дамочка и прибралась, подтерев за собой там, где обычно следят именно по-женски, кастрюлька, ручки на кухне, бокальчик. Зачем безвинному человеку заниматься этим?.. Так, стоп, мы удаляемся в дебри бездоказательных предположений».

Можно считать доказанным, что Мария была права с самого начала и женщина двадцать первого ноября тут была, пусть ни Ситдиков-младший, ни Яша с Упырем ее не видели. Не видела и камера – но это как раз объяснимо, если электричества не было до часу дня. Вот потому-то наверняка и камин Сид затопил.

Кстати, о каминах. И гостиных.

Он спустился вниз, пошарил еще раз, заглянув в кухонные ящики, пустой холодильник, духовку и прочее. Наведался в том числе и под диван, и между диванными подушками, но ничего нового, кроме пыли, не обнаружил.

«Жога утверждает, что оставил бумагу с «дарственной» Сида на столе, но ни в папке с документами, ни где-то еще ничего похожего нет было. В мусорке тоже. Предположим, ее кто-то мог забрать или же… Черт подери, почему бы нет?»

И Гуров полез в камин, обшарил топку – ничего постороннего, открыл дверцу поддувала, выдвинул поддон, в котором толстой серой подушкой возлежала холодная, уже затвердевшая зола.

«Возиться так возиться, – решил он, погружая в нее пальцы, – так. А вот это, по ходу, какая-то эврика».

Гуров осторожно, бережно извлек обгоревший комок. Так его старательно сминали, что как только он, чуть подпаленный, уменьшился в размерах, то просто провалился сквозь решетку.

Кусочек бумаги, исписанный аккуратным, уже знакомым почерком: «…разрешаю использовать музыку ко всем композициям бесплатно, бессрочно. Целую, Миша».

Итак, Жога не солгал, что само по себе неплохо. И кто-то попытался уничтожить эту индульгенцию. Конечно, это мог быть одумавшийся и наверняка уже набравшийся Сид, но вполне законно предположить, что это могла быть и та самая женщина, которая вернулась, чтобы стереть следы своего пребывания, раз, и исключить возможные притязания на наследство Сида – два. И это может быть лишь одна персона, а именно: мудрейшая блондинка Юля Таненбаум, она же Ю.А. Буряк.

Вот если ее подставить в эту картину – то все идеально сходится. Даже линзочка вот эта. «Майя свет Ли удивилась, что у девушки глаза были разные. Они были бы одинаковые, если бы Юленька второпях не посеяла вторую линзу – и, наверное, в сердцах отшвырнула флакон с физраствором. Возможно? Да вполне».

Только опять-таки все эти мелочи – для книжек и кино. Наворочено в этом деле порядочно, и на этом шатком материале обвинения не построишь. У милой Лялечки наверняка имеется алиби, ее никто не видел, отпечатков пальцев нет, показания Ли – ерунда полная, смерть Ситдикова наступила от естественных причин – он замерз, а не погиб в результате наезда.

«Целая корзинка фактов, но ничего ты, сыщик, не добьешься, а девочка умненькая выяснит, что она имеет все шансы выйти сухой из воды».

Поискать свидетелей? Они уже все найдены и опрошены.

Предположим, нежданно отыщется сверхосведомленный сосед или даже выяснится, что сторож-чекист, допустим, видел, как сбили Сида или как уезжал Майин «Мерседес». Возможно, даже вспомнит номер.

Свидетель будет настаивать на том, что что-то видел, а Юля – на том, что не было ничего. Дело потолстеет на пару протоколов, Степа подошьет их – и что?

«Ну что ж, в отсутствие доказательств их формируют. Необходимо добиться Юлечкиного признания. Конечно, признание вины – не безусловное доказательство, и все-таки, после того как она поплывет, получится снова пройтись по всей цепочке, выявить и зафиксировать факты, которые, кроме нее, никто не знает. И даже если в суде она вдруг пойдет в отказ – пересилить это станет проще. Осталось сообразить, как получить данное признание».

Мизерный шанс, попахивает авантюризмом и фантазиями. Ну да, фантазиями. Как Станислав сказал: «А взял бы хотя бы раз да пофантазировал». В этом развеселеньком деле Гуров неоднократно позволял себе подобное – и это всегда оказывалось оправданным.

И снова полковник позвонил покладистому Степану:

– Есть парочка моментов, прояснить. Конечно, после осмотра к вам загляну. Ключи-то надо отдать. И обсудить детальки одной авантюры. Благодарю. Я сейчас.

Глава 24

– Ну-с, что скажешь, Машель?

– По-моему, гениально.

– Иди к черту.

Юлия извлекла откуда-то из-под кресла бутылку вина и пару стаканчиков. После первых глотков спазм, сдавливающий виски, отступает, мышцы расслабляются, и обе актрисы начинают походить на тех, кем были изначально: красивых, успешных женщин, причем в своем уме. Мария протянула Юлии баранку.

– Все-таки хорошо, что Сида нет, – заметила та, ломая угощение и по-братски деля на двоих.

– Почему вдруг?

– Было бы смертоубийство.

…Только что завершился генеральный прогон, и теперь Мария была готова признать, что за всю свою долгую творческую жизнь не видела ничего более великого и ужасного.

Никогда рабочие не чинили ничего так не вовремя. Никогда так талантливо и разнообразно не посылали тех, кто пытался их выгнать или хотя бы заставить прекратить стучать. Никогда репетиция не тянулась так ужасно и душно и одновременно не фонтанировали новыми идеями те, кто все это время открывал рот лишь для исполнения своих партий.

– Юлечка, а что, если я в пятом акте…

– Раньше надо было импровизировать, – отрезает неузнаваемая Юля, как-то растерявшая свою деликатность, мягкость и всепрощение.

– Юляша, эта дура никак не поставит мне ирокез…

– Камзол ползет по швам…

– Я что, так и буду играть в самодельных шортах?!

– Юля, я просто предупреждаю – к премьере я не закончу декорации…

– Можно мне вместо лопаты заступ?

– Обязательно падать, когда меня закалывают? Измажусь весь.