Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка - Александр Владимирович Чанцев

рассказы тут отнюдь не только о великих и значимых, но и самых обычных и почти неизвестных.

Здесь действительно совсем разные рассказы. Восстановление безвестной жизни и человеческий документ сплетаются с историей искусств (моделью для бронзовой скульптуры богини Виктории работы Фридриха Драке на вершине Колонны Победы стала куртизанка), будни Ратенау вдруг оборачиваются почти инсайд, не очень афишируемой историей о том, как после Первой мировой, в обход запрету и санкциям, немцы создавали свою армию с помощью Советов – «Junkers began to assemble aircraft outside Moscow. The artillery manufacturer Krupp built a factory near Rostov-on-Don. In time Luftwaffe pilots would train near Vivupal and the Reichswehr would establish a tank school at Kazan. A chemical weapons facility would be built in Samara Oblast». О Геббельсе повествуют его дневники (игры честолюбия, болезненная привязанность к Гитлеру, ради которого он бросает свою любовницу Лидию Барову, расплачиваясь тяжелой депрессией). Неоднозначности вокруг Лени Рифеншталь – да, она действительно отказалась снимать свой последний нацистский фильм, увидев трупы, но отрицала потом, что видела убитых (осталась пленка снимавшего ее съемочную группу). О Нобелевском лауреате Фрице Габере, изобретателе «Циклона-Б» и мечтателе о счастье германского народа и всего мира (пытался извлекать золото из морской воды) повествуется через реакцию его жены (покончила с собой). О Брехте вообще мини-глава и другая оптика – письмо актера из его труппы своему брату (Брехт обзывает сам себя идиотом, призывает актеров критиковать «Трехгрошовую оперу» и переписывает ночами сцены к утреннему прогону). А визит JFK в ФРГ, речь в поддержку восточных немцев дается вообще поминутным сценарием – благо, она была сверх продумана и отрепетирована. А вот история великой Марлен Дитрих, на «разогреве» у которой выступали Beatles, а Кокто искал встречи – автор рассказывает о съемках камео в ее последнем фильме «Прекрасный жиголо, бедный жиголо», на котором он сам подрабатывал. Поэтому знает всю историю – как долго ее уговаривали, привлекли восходящей звездой Боуи в главной роли. Выйдя на съемочную площадку, она преобразилась и в ее 70 лет, съемочная группа засматривалась на ее ноги, Марлен была довольна – но сцены с Боуи отсняли в другом городе, а фильм провалился… Лишь красивый образ – «electric poetry and revolutionary form» – о немецком кино, будто оставляя читателю возможность самому сходить в да, действительно прекрасный Берлинский музей кино…

Маклин осуждает то государство, что давит человека и его культуру, какой бы политической окраски оно ни было. Но при этом он внутренне противоречив. Описывая благую помощь Америки и западной коалиции в деле объединении Германии, осуждает США за войну во Вьетнаме. Как-то подвергает сомнению роль Советского Союза в освобождении Восточной Европы, не задаваясь вопросом, а кто ее собственно освободил. Сочувствует жителям ГДР, но рисуемые им образы – как голодные дети из Восточного Берлина получают жвачки от американских солдат и Кока-Колу от сытых жителей Западного Берлина, а на бывшую смотровую вышку на Стене художник в виде инсталляции водружает эмблему Мерседеса – говорят что-то еще и свое… (Как в клубно-любовной истории самого автора: его любимая размышляет о своих родителях, которые хоть во что-то верили, капитализм или социализм, а во что верить нам? «В экологию, самих себя, новый айфон?») Возможно, так и надо. Ведь, обожая Берлин, он дает голоса и критике («Imagine Geneva, lost in a desert, and you have an idea of Berlin» Бальзака, «Cold, tasteless, stolid…» Розы Люксембург). Дает голос самому Берлину.

И его культуре. Которая для обожающего Боуи и даже встречавшего с ним Рождество автора, это, прежде всего, то лучшее из послевоенного, чем светится Берлин и для меня – Вим Вендерс, Лу Рид, Дэвид Боуи, Игги Поп, Ник Кейв с Бликсой Баргельдом (глава 22, «People, Let’s Dance»). Одна история о том, как истомленного славой и кокаином Боуи после бегства в Берлин его менеджер спасает, читая ему Ницше под неоновым портретом Мисимы, уже многого стоит…

Александр Трокки: Каинов завет

Александр Уайтлоу Робертсон Трокки – из тех, кто напрямую отвечал за тектонические сдвиги контркультуры в прошлом веке. Проповедник «расширения восприятия», издатель, писатель, либертен и один из самых свободных людей, на русском он славы, кажется, не снискал – у нас выходила лишь одна его книга «Молодой Адам». Хотя возвышается в ряду прочих левиафанов – Берроуза и Кроули, Миллера и Жене.

Родился в 1925 году в Глазго (фамилия – от отца, чей итальянский род перебрался в Шотландию еще в 1870-х годах). Во вполне состоятельной и благопристойной семье (двоюродный дед Алекса – кардинал и кандидат в Папы). Рано умерла мать, и, по его словам, «ее смерть стала для него направлением в жизни» – отметим тут, как и в более поздних высказываниях про совершение «духовного харакири», тему смерти. В школе Алекс демонстрировал успехи гораздо выше средних, но о будущей профессии думать отказывался – работать и становиться кем-то не хотел (как в «Форест Гампе» – «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» – «А разве я не буду самим собой?»), разве что Богом. Молодой Бог из года в год стабильно был «чемпионом по порке». Вообще вел себя, как герой «Стены» А. Паркера – то уринировал в школьную кепи, то забрасывал из школы улицы рулонами туалетной бумаги. Это была какая-то его тема – когда в конце войны его учили на пилота в Канаде, он произвел бомбардировку учебных ангаров опять же туалетной бумагой – ему тут же предложили демобилизоваться. Трокки, однако, неожиданно выбрал продолжение службы на флоте – служил матросом на северных конвоях, ходил в Мурманск. Затем учился в Университете Глазго – ничего интересного, разве что выиграл большой грант на путешествия.

И настоящая жизнь началась у него там же, где и у большинства американских экспатов, – в Париже. Осев во Франции, он, еще, кстати, совсем двадцатилетним, начал издавать то, что нужно бы выставлять в музеях истории литературы и нонконформизма под пуленепробиваемым стеклом или хотя бы полностью оцифровать – журнал Merlin (название – отсылка к Эзре Паунду, а не Круглому столу). Где делили страницы Беккет и Неруда, Сартр и Миллер, а в издаваемой Олимпия Пресс[137] серии «Коллекция Мерлина» впервые вышли «Уотт» и «Моллой» Беккета, «Дневник вора» Жене и многие другие основополагающие вещи, а вещи Берроуза, де Сада, Набокова и других разбавлялись самой откровенной порнографией. Ее под различными псевдонимами Трокки ради заработка и писал – да так талантливо, что серию его романов много раз переиздавали, выкупая у него права или откровенно обманывая. Один садомазохистский роман перевели в Японии чуть ли не в год выхода,