Голая экономика. Разоблачение унылой науки - Чарльз Уилан

И наконец, значительная часть земного шара живет бедно потому, что богатые страны до сих пор не слишком старались изменить это печальное положение вещей. Я отлично понимаю, что, сначала указывая на неудачи в деле помощи, нацеленной на развитие бедных стран, а затем приводя доводы в пользу этой деятельности, поступаю примерно так же, как американский бейсболист Йоги Бера, критикующий ресторан за скверную кухню и одновременно за слишком маленькие порции. И все же ситуация действительно улучшается, когда есть твердая политическая воля, нацеленная на помощь бедным странам. Это больше, чем экономика.

Экономическая наука действительно может помочь нам понять и улучшить несовершенный мир, однако она обеспечит нас лишь набором инструментов для этого. А решать, как их использовать, придется самостоятельно. Экономические факторы предопределяют наше будущее не больше, чем законы физики предопределили исследования человеком Луны. Благодаря физике они стали возможными, но именно люди решили их осуществить и выделили на это ресурсы, которые могли потратить на что угодно. И Джон Кеннеди, конечно, не изменил законы физики объявлением, что США отправят человека на Луну; он просто поставил цель, для достижения которой была нужна мощная, развитая наука. Экономика в этом смысле ничем не отличается от физики. Если мы хотим наилучшим образом использовать имеющиеся в нашем распоряжении инструменты, то должны думать о том, в каком направлении хотим двигаться. Мы должны решить, каковы наши приоритеты, на какие компромиссы мы готовы идти, какие результаты готовы принять, а какие нет. Перефразируя слова историка экономики и лауреата Нобелевской премии Роберта Фогеля, скажу, что нам необходимо сначала дать четкое определение «хорошей жизни», только потом экономика сможет помочь нам ее создать. Далее вашему вниманию представлены семь вопросов о том, какой нам всем видится жизнь в 2050 году, – не для того, чтобы попытаться предсказать будущее, а потому, что решения, которые мы принимаем сегодня, очень сильно повлияют на нашу жизнь завтра.

Сколько минут работы будет стоить хлеб? Этот вопрос связан с продуктивностью. С материальной точки зрения только он и имеет значение. Почти все, что мы обсуждали в книге помимо этого – государственные институты, права собственности, инвестиции, человеческий капитал, – служит лишь средством для достижения этой цели (и других подобных ей конечных целей). Если в течение следующих сорока лет наша продуктивность будет расти на один процент в год, наш уровень жизни к 2050 году повысится примерно на 50 процентов. При росте продуктивности на два процента в год уровень жизни за тот же период вырастет более чем в два раза – при условии, что мы будем работать столько же, сколько сейчас. В сущности, из всего сказанного следует другой вопрос, который представляется мне более интересным: насколько богатым надо быть, чтобы быть достаточно богатым?

США богаче большинства развитых стран мира; но при этом американцы больше работают, у них короче отпуска и они позже выходят на пенсию. Изменится ли эта ситуация в будущем? В экономике труда есть концепция «обратной кривой предложения труда». К счастью, она намного проще и интереснее, чем может показаться, если судить по названию. Согласно экономической теории, по мере роста заработков люди работают все больше – до определенного предела, перешагнув который, они работают меньше. Время для них становится важнее денег. У экономистов пока нет полной уверенности относительно того, в какой точке начинается обратная зависимость, как и относительно силы, с которой эта обратная зависимость проявляется.

Благодаря росту продуктивности у нас есть разные варианты выбора. Мы можем продолжить работать то же самое количество времени и производить больше продуктов. А можем производить столько же, работая меньше. А еще можно соблюдать определенный баланс между двумя этими подходами. Если предположить, что американцы станут неуклонно повышать свою продуктивность, выберут ли они в 2050 году работу по 60 часов в неделю и богатую (в материальном смысле) жизнь? Или к тому времени они решат работать всего 25 часов в неделю, а освободившееся время наслаждаться классической музыкой на природе? Не так давно я обедал с управляющим портфеля крупной инвестиционной компании; этот парень уверен, что в один прекрасный день американцы проснутся утром и поймут, что работают слишком много и тяжело. Как ни странно, сам он не планировал начать работать в будущем меньше, зато собирался инвестировать в компанию по производству продуктов для отдыха и досуга.

Сколько человек будут спать под Уокер-драйв[269]? Это вопрос касается нарезания экономического пирога. В 2000 году Economist заказал мне статью о бедности в США. Экономика страны была тогда на подъеме, и мне очень хотелось найти интересный способ наглядно отобразить, какая огромная пропасть разделяет богатых и бедных американцев. И я нашел его прямо у входной двери здания, в котором расположен мой офис.

И что же мы готовы пообещать тем, кто оказался в самой неблагоприятной жизненной ситуации? Рыночные экономики современных развитых стран можно расположить на континууме, на одной стороне которого находятся США, а на противоположной – сравнительно патерналистские европейские экономики, например Франция и Швеция. Европа предлагает более человечный, мягкий вариант рыночной экономики, но не бесплатно. В общем и целом европейские страны обеспечивают работников более надежной защитой на рабочем месте, и их система социального обеспечения лучше развита. Щедрые блага предусмотрены там законодательством; медицинское обслуживание предоставляется априори, по праву рождения гражданина. Результатом такой системы стало общество, во многих смыслах более гуманное и сострадательное, чем у нас. Уровень бедности в Европе, особенно среди детей, существенно ниже, чем в США. Как и степень неравенства доходов населения.

Однако такая система приводит к росту безработицы и более медленным темпам инновации и создания рабочих мест. Работники, идущие «в комплекте» со щедрыми обязательными льготами и пособиями, обходятся работодателям очень дорого. А поскольку их довольно трудно уволить, то компании нанимают их неохотно, с колебаниями и сомнениями. В то же время большие пособия по безработице и социальные льготы заставляют европейских работников не слишком охотно соглашаться на предлагаемую им работу. В результате такого положения вещей возникает такое явление, как «склеротический» рынок труда. Это означает, что в нормальной экономической ситуации показатели безработицы в Европе, как правило, существенно выше, чем в США, особенно среди молодежи.