Охота. Я и военные преступники - Чак Судетич

21 января 2007 года сербские избиратели сделали свой выбор. Политики правого толка одержали оглушительную победу, хотя их места в парламенте были поделены между радикалами и сторонниками Коштуницы. Ни одна из партий не получила абсолютного большинства. И снова дипломатическое сообщество предпочло считать Коштуницу вовсе не упрямым националистом, каким он по сути своей и был, а «умеренным» политиком, способным сдержать радикальную партию. Ультранационалистическая, склонная к насилию радикальная партия была создана Воиславом Шешелем, который все еще находился в тюрьме Схевенинген, ожидая суда по обвинению в причастности к военным преступлениям, предположительно совершенным вооруженными формированиями его партии на территории Хорватии и Боснии. Результаты выборов сулили долгие месяцы переговоров по формированию нового правительства.

Британцы очень скоро вернулись в Гаагу. Министр по делам Европейского Союза Джеффри Хун прибыл в мой офис 29 января. На этот раз я была предельно откровенна:

— Сербы продолжают твердить, что хотели бы, чтобы Младич сдался добровольно. Если бы они хотели, то могли бы арестовать его давным-давно… Боюсь, решение Евросоюза о возобновлении переговоров с Белградом сослужит нам очень плохую службу.

— Где находится Младич? — спросил Хун.

— Скорее всего, в Белграде… Руководители обеих разведок должны точно знать его местонахождение, но Коштуница не дает им разрешения на арест.

Я считала, что сербский президент Борис Тадич может дать разрешение на арест, но на этом посту он не обладает реальной властью.

Затем Хун перешел к обсуждению иных действий Белграда, за исключением ареста и выдачи Младича, на основании которых я могла бы подтвердить, что Сербия сотрудничает с трибуналом. Я назвала «План действий» дымовой завесой, но все же сказала: «Если бы на ключевых постах находились люди, которым можно было бы доверять, и они предоставляли нам информацию, это можно было бы назвать сотрудничеством… Но я не могу доверять Булатовичу — он постоянно врет».

Хун сказал, что перед следующим совещанием министров иностранных дел Евросоюза собирается побывать в Белграде и оказать на сербов политическое давление:

— Сотрудничество будет служить и их интересам тоже. Я не пойду ни на какие уступки, иначе мы не добьемся никаких результатов.

— А что с Косово? — спросила я, намекая на то, что Младича могли оставить в покое в обмен на согласие Сербии предоставить независимость Косово.

— В этом вопросе никакой торговли быть не может, — ответил Хун. — С другой стороны… Не уверен, что мы можем дожидаться ареста Младича, чтобы возобновить переговоры. Очень важно иметь объективные критерии оценки прогресса. Тогда мы поймем, действительно ли Сербия что-то делает…

Хун спросил меня о Караджиче. Я ответила, что у нас есть сведения о том, что он находится в Сербии, но часто возвращается в Республику Сербскую, и в этом ему помогают представители православной церкви. Он передвигается от монастыря к монастырю, от деревни к деревне. «Караджич зависит от наркотрафика», — сказала я и добавила, что мы обратились за помощью к одному боснийскому сербу, бизнесмену, пообещав ему защиту и материальное вознаграждение.

Но власти Республики Сербской ничего не делали для задержания разыскиваемых. Я не имела никакой информации о том, какие меры международное сообщество предпринимает для задержания лиц, обвиняемых трибуналом, в Боснии. Поэтому я просто предложила сдаться и уйти с поля:

— Если международное сообщество более не заинтересовано в задержании лиц, разыскиваемых трибуналом, так и скажите. Мы завершим наши суды и перестанем тратить средства на розыск. Это решение будет политическим. Возобновление переговоров по стабилизации и ассоциации станет сигналом: если вы продолжите переговоры, это будет означать, что вы больше не заинтересованы в аресте Караджича и Младича.

— Нет, — тут же ответил Хун, — наша позиция совершенно иная.

Я надеялась, что это действительно так.

31 января я отправилась в Брюссель, где встретилась не с Олли Реном, уехавшим в Хельсинки по семейным делам, а с Хавьером Соланой. Я сказала ему:

— Девяносто процентов обвиняемых уже находятся в заключении, и все благодаря Евросоюзу. Теперь настал критический момент для ареста Младича. Но Испания, Италия, Словения, Австрия, Венгрия и другие страны хотят продолжить переговоры по стабилизации и ассоциации из-за Косово… Такие действия будут иметь самые пагубные последствия. Коштуница уже получил разрешение на вступление в программу «Партнерство ради мира», не сделав практически ничего. Это решение удивило даже его. А теперь он надеется, что и Евросоюз снимет свои условия… Если это так, то я прекращаю розыск… Но мне необходимо знать позицию Евросоюза.

— Нет, нет, Карла, — ответил Солана, и я тут же увидела очередную muro di gomma. — Необходимо продолжать работу. Но вы же понимаете, что ситуацию на Балканах следует стабилизировать. Мы будем продолжать стоять на своем…

— Мы должны отделить Косово от ареста Младича, — сказала я.

— Да, — согласился Солана. — но мы имеем дело с тем же правительством, и русские постоянно осложняют обстановку, чтобы выиграть время.

Затем Солана рассказал мне о проекте плана Ахтисаари по обеспечению суверенитета Косово. Албанцы должны получить независимость, но только под международным контролем. Окончательно план будет сформулирован к концу месяца. Но позиция относительно Младича остается неизменной.

— Если 12 февраля начнутся переговоры, можете забыть о Младиче и Караджиче, — сказала я, имея в виду переговоры по стабилизации и ассоциации.

— Без сотрудничества с трибуналом переговоры не начнутся, — заверил меня Солана. — Но арест Младича больше не будет основным условием.

Я сразу же вспомнила слова британского министра: сотрудничество без ареста Младича. Позиция Евросоюза стала мне абсолютно ясна.

— Во-первых, следует потребовать замены руководителей разведывательных служб, — сказала я. — Если я буду знать, что делает разведка, то смогу подтвердить эффективность сотрудничества, даже если Младич не будет арестован… Но Коштуница может выдать Младича прямо сейчас. И Булатович может. Надавите на Коштуницу… Я не настаиваю на немедленном аресте Караджича. Но я хочу получить Младича…

На следующий день я позвонила по открытой линии сербскому президенту Борису Тадичу. Двумя месяцами раньше у нас состоялась тайная встреча в Берлине. Мы обсуждали доклад о розыске Младича, составленный для президента обеими разведывательными службами. После этой встречи два советника Тадича прибыли в Гаагу и представили мне схему новой организационной структуры, которая должна была заниматься розыском и арестом Младича и отчитываться не перед Коштуницей, а перед Тадичем. Во время телефонного разговора я спросила Тадича о том, как продвигается розыск Младича. Прошло два месяца, а он все еще выжидал.

— Как обстоит дело с новой организацией? — спросила я. — Если вы создали новую структуру, она может оказаться весьма эффективной. Вы должны принять решение о том, кто должен войти в эту организацию. Речь идет об очень узком круге лиц.