Золотое дерево - Розалинда Лейкер

Они крадучись вышли из дома. В переулке никого не было, и Гастон повел Габриэль задними дворами. Она хваталась за фалды его мундира, когда они проходили по совсем темным переулкам, где не было видно ни зги. Но когда путь освещался одиноким фонарем или отблесками пожаров, Габриэль охватывал ужас от страшного зрелища, открывавшегося ее взору. Вода в сточных канавах была окрашена человеческой кровью, повсюду валялись обезображенные трупы людей, а под ногами шныряли голодные крысы, спешащие полакомиться свежими трупами. Среди развалин и уцелевших домов раздавались пьяные вопли солдатни, крики, песни, стоны и плач женщин. Гастон оставил Габриэль у восточной стены казармы, а сам отправился на разведку. Через минуту он вернулся.

— Во дворе казармы — пленные французские солдаты. Мы подождем, пока прибудет следующая партия пленных и смешаемся с ней. Ни в коем случае не признавайтесь британским офицерам, что вы — женщина, и не выдавайте себя, пока порядок вновь не будет восстановлен. А затем мы покинем город и отправимся домой. Что касается меня, то мне достаточно показать им свою изувеченную ногу, и они сразу поймут, что я — не воин действующей армии, а потому не могу находиться в плену как военнопленный вместе с другими захваченными французскими солдатами.

Габриэль сразу же приняла твердое решение попасть в плен для того, чтобы оказаться вместе с другими военнопленными в Англии. Только там она назовет себя, а затем займется поисками Николя. В ее душе вновь зажегся лучик надежды. С этой минуты начался новый этап в ее жизни.

Николя не видел падения Сьюдад Родриго, хотя позже ему рассказывали о штурме и взятии этой крепости. На следующий день после своего пленения он вместе с другими захваченными в том же бою французами был отправлен на побережье, в один из портов. С офицерами британцы обходились с исключительной предупредительностью, им даже дали верховых лошадей. Младшие чины конноегерского полка вынуждены были проделать весь долгий путь пешком — к своему полному неудовольствию.

Николя было очень жалко расставаться с Воином, к которому он так привык и который, отличаясь мужеством, редким даже для боевого коня, несколько раз выносил его из жестокой битвы живым и невредимым. Но у него не было права вы, бора. Воина забрал себе один британский драгунский майор, который знал толк в лошадях и сразу же понял, что перед ним прекрасный конь. В последний раз Николя видел своего старого боевого товарища уже под другим седлом, спину его украшал чужой чепрак, украшенный позументами британского драгунского полка. Но особенно его расстроило то, что Воину уже успели подрезать хвост, как это было принято в британской кавалерии. Британцы не хотели брать в расчет то, что тем самым они лишали животных возможности отмахиваться от назойливых мух в теплое время года.

Два дня колонна военнопленных добиралась до портового города. Французские офицеры хранили молчание, почти не переговариваясь друг с другом, каждый из них был погружен в свои мрачные мысли об ожидающей его участи. Им предстояло жить в плену и быть оторванными от родины в течение долгих месяцев, а то и лет. Николя тоже ушел в свои мысли, вспоминая последнее сражение. Странно, но ему показалось, что, когда эскадрон на полном скаку вылетел из ворот крепости, направляясь на поле боя, его кто-то окликнул. Нет, он не слышал этого оклика, но у него было такое чувство, что кто-то незримо присутствовал в этот момент рядом. Кто-то очень родной и близкий. Николя почему-то вспомнилась Габриэль, да так живо, что у него защемило сердце, как щемило всегда, когда он тосковал по ней, хотя и запрещал себе вспоминать свою далекую возлюбленную.

Поле боя встретило его тогда дымом и грохотом, и ему уже было не до Габриэль, он рубил налево и направо, прорываясь сквозь кольцо солдат в красных мундирах, пули свистели вокруг, рвались снаряды. Затем его эскадрон сразился с отрядом британской кавалерии — лязг клинков, брызги крови, рубленные раны на теле противников, крики сражающихся, стоны раненых, фырканье и ржанье лошадей… И только когда Николя оглянулся вокруг и увидел, что его товарищей теснят превосходящие силы противника, подошедшие на помощь своим, он заметил, что его полк окружен. Егеря дрались отчаянно, но несли жестокие потери. К тому времени, когда Николя со всех сторон окружили враги, направив на него дул? мушкетов, крайней мере, половина конноегерсксго эскадрона была уже уничтожена, а многие из оставшихся в живых тяжело ранены. Поэтому в плен попало всего лишь пятьдесят пять его однополчан. Раненых французов, оставшихся лежать на поле боя, затем подобрали британские санитары, и им была оказана срочная медицинская помощь. Однако несмотря на это, Николя опасался, что многие из них не сумеют выжить.

Местечко, где находился порт, называлось Опорто. Город был разрушен и подвергся разграблению соотечественниками Николя три года назад, когда французы вторглись в Португалию. Искалеченные здания еще, казалось, хранили память об этом событии, помнили они и то, как город захватили британцы. Когда колонна военнопленных вышла на пристань, в гавани стояло два судна — военный корабль и парусник, доставивший пополнение с Британских островов. Число пленных за эти два дня значительно возросло, так как в колонну влились захваченные в плен французы, защищавшие малые города и крепости на пути британского войска, штурмом бравшего эти укрепления. Ходили слухи, что следующий удар Веллингтон нанесет по Саламанке и Бадайосу.

Первыми на военный корабль доставили пленных офицеров, их разместили в тесных кубриках, предоставили каждому по личному гамаку. Затем на судно прибыли остальные военнопленные, их поместили на нижней палубе. Николя отправился туда, чтобы взглянуть на своих солдат Условия, в которых они оказались, привели его в ужас. На нижней палубе царила страшная теснота, от грязи и зловония нечем было дышать. Когда же он пожаловался капитану судна на невыносимые условия содержания людей, тот ответил ему на ломаном французском языке, что на его корабль будет погружено еще несколько партий военнопленных.

— Транспортные суда для перевозки военнопленных всегда бывают перегружены, — добавил капитан. — Я могу попросить ваших соплеменников еще больше потесниться, во всяком случае, у меня есть на этот счет соответствующие инструкции от командования.

Через несколько дней на пристани появилась еще одна большая колонна пленных французов. Большинство из них были захвачены в плен после падения Сьюдад Родриго. Они представляли собой пестро одетую толпу в лохмотьях и самых невероятных головных уборах, поскольку свои кивера потеряли еще на поле битвы, но холодный ветер не позволял им пускаться в путешествие с обнаженной головой, поэтому французские солдаты вынуждены были раздобыть себе шапки, жакеты и одеяла, в которые многие из них были закутаны. Как офицер Николя имел право свободно расхаживать по кораблю, он стоял на палубе и наблюдал, как вновь прибывших перевозили в лодках на борт судна. Как и в прошлый раз, первыми были доставлены офицеры, часть из них отправили на корабль, стоявший в гавани по другую сторону пристани. Как только новая группа офицеров появилась на борту, их сразу же окружили старожилы, которые хотели узнать последние новости о ходе боев. На этот раз судно было загружено до предела. Николя снова подошел к борту и, опершись руками о парапет, стал наблюдать за цепочкой военнопленных, поднимавшихся на соседний корабль. Все эти люди казались крайне утомленными длительным переходом. Огромного роста малый, сильно хромавший, опирался на плечо юноши в большой черной шляпе, которая скорее бы подошла какой-нибудь крестьянке, но никак не барабанщику французской армии — если, конечно, этот юноша был барабанщиком. С такого расстояния невозможно было разглядеть лиц.