Вихри Валгаллы - Василий Звягинцев

— Вы в каких дисциплинах чувствуете себя лучше подготовленным? — спросил гардемарина каперанг.

— Вообще-то штурманское дело мне больше нравится. Но и по артиллерийской подготовке у меня полные двенадцать.

— Это хорошо. Артиллеристы нам пригодятся. Я и сам артиллерист. Кто у вас практикой руководил?

— Капитан первого ранга Китицын.

— Михаил Александрович? Были знакомы, еще по Балтике. Хороший моряк. Где он сейчас?

— Знаю только, что весной он увел отряд из трех кораблей в Японию, намереваясь идти в Севастополь, — ответил гардемарин, проглатывая кусок.

— Дошел, могу вам сообщить. На пароходе «Якут». С ним сто двадцать гардемаринов и команда. А вы почему остались? Сейчас бы уже мичманом были…

— Я тяжело болел. Тиф. Думали — не выживу.

— Ну, судьбе виднее. Даст бог, вскоре повидаетесь с однокашниками, — кивнул Кетлинский, со вкусом выпил. Ему тоже нравилось ехать в поезде Шульгина. Порядки совершенно как на старом флоте. Он промокнул губы салфеткой. — Только у них были в боях тяжелые потери. Во время десанта в Одессу чуть не половина…

— Оставим пока печальную тему, — включился в разговор Шульгин. — Вы через Иркутск когда проехали?

— Дней десять, наверное. У меня как-то дни перепутались. Я, и какое сегодня число, нетвердо знаю.

— Там долго были?

— Неделю. Дрова для паровозов на станции пилил, потом на тендере меня до Омска довезли.

— О Колчаке что-нибудь слышали?

— Да что же там можно услышать? Уже и забыли о нем все. Я бы хотел сходить, посмотреть, где его расстреляли, да расспрашивать не рискнул…

— Город хоть немного знаете?

— Центральную часть только…

Шульгин, словно потеряв интерес к этой теме, начал выяснять у гардемарина подробности жизни во Владивостоке при красных и во время интервенции союзников, о настроениях на Амурской и Сибирской флотилиях, их корабельном составе и об участии в боях против красных.

— Вот что интересно, Казимир Филиппович, на Балтике и Черном море матросы оказались главной разрушительной силой и ударным отрядом революции, а на Дальнем Востоке — наоборот. Матросские команды до последнего сохранили верность законной власти. Влияния над ними большевики так и не получили… Вы это чем-нибудь можете объяснить, гардемарин?

— Не могу, ваше превосходительство. Наверное, потому, что агитаторов не хватило и боевых действий там не велось. Вот и не было причины бунтовать.

— Скорее всего дело непосредственно в людях. Сибирская флотилия комплектовалась призывниками из Сибири же и Приморья. А там народ зажиточный, спокойный, им революция ничего особо привлекательного посулить не могла, — высказал свое мнение Кетлинский. — И лозунг «Штык в землю» популярности не имел. Войны и так нет, кормежка лучше, чем в деревне, большой город под боком, винную порцию выдают без задержки. Если хотите, Александр Иванович, вообще вся революция прежде всего из-за глупости верховной власти и несовершенства наших уставов произошла. С первых дней войны кадровых офицеров в атаку впереди пехотных цепей посылали, вот и осталась армия без настоящего офицерства. Уже в шестнадцатом году девяносто процентов полуротных и ротных командиров из мещан с четырехклассным образованием и шестимесячной школой прапорщиков состояли. Вот и некому оказалось солдатскую массу, где две трети рядовых были сорока лет и старше, в руках удержать. Далее. Гвардию с первых дней во встречные бои бросили. Дурак только такое мог придумать. Надеялись за два месяца немцев победить. А оставалась бы кадровая гвардия в Петрограде, никому в голову не пришло бунтовать, а и вздумали бы — одними ножнами палашей любую демонстрацию разогнали бы. Как в Москве в девятьсот пятом. С флотом то же самое. Четыре года линейный флот у стенки простоял, можете себе представить — ни разу в море не вышел. Вообразить только — чуть не десять тысяч молодых здоровенных мужиков четыре года на железных коробках сидели и большевистских агитаторов слушали! В таких условиях даже Иоанна Кронштадтского уговорить можно в бордель сходить.

— А вот Черноморский флот из боев и походов не вылезал, а итог тот же, — подначил Шульгин каперанга.

— Ну, то вы не путайте, Александр Иванович. На нашем флоте беспорядки начались, когда уже всю Россию большевики захватили. И тем не менее больше половины матросов не поддались. Кто вообще в Новороссийск не пошел, кто одумался и обратно вернулся. И сейчас на кораблях много рядовых и унтеров служит… Если бы командующий немного жестче себя вел, агитаторов с первых дней приказал арестовать и военно-полевым судом судить, сейчас бы жив был, наверное… Вечная ему память.

Гардемарин, разморившись в тепле и выпив три большие рюмки, осоловел и отчетливо клевал носом.

— Отведите его в купе, — попросил Шульгин Кетлинского.

— Спит, — сообщил, вернувшись, кавторанг. — А для чего он вам вообще нужен, позвольте полюбопытствовать?

— Да так. Жалко стало. Возьмете его к себе, глядишь, хороший офицер получится. А если даже и не очень, все лучше, чем если бы под забором умер или у стенки… И еще кое-какие соображения имеются.

…«Колчак расстрелян был Чека, вздохнули интервенты тяжко. Остался пшик от Колчака и адмиральская фуражка».

«Глуп Демьян Бедный», — подумал Шульгин, сбрасывая на пол купе тяжелый, отпечатанный на грубой оберточной бумаге лист газеты «Известия Совета рабочих и крестьянских депутатов», где были напечатаны эти пошлые стишки. Мало что смысл крайне похабный, так в них и фактически все неверно. Во-первых, по идее, расстреливал Колчака Иркутский ревком, отнюдь не ЧК, которой там не было и не могло быть. Во-вторых, интервенты вряд ли тяжко вздыхали, поскольку Колчака большевикам и выдали, чтобы спастись самим и утянуть пресловутый «золотой эшелон» — шестнадцать вагонов со спасенным от красных при их бегстве из Казани золотым запасом Российской империи. И про фуражку тоже бред, мороз тогда был за тридцать градусов, и адмирала на расстрел вели в папахе. Пшик же остался не от Колчака, который при любых поворотах сюжета остается одним из крупнейших политических деятелей России, ее же прославленным флотоводцем и вдобавок полярным исследователем, лауреатом Большой Константиновской золотой медали Русского Географического общества, именем которого назван остров в Карском море, а от самого Ефима Придворова, Демьяна Бедного тож, кое-как прожившего свою лакейскую жизнь и умершего в полной безвестности.

И еще ему думалось накануне решающего дня — так ли оно случилось на самом деле или начались уже очередные исторические аберрации? Был ли на самом деле расстрелян Колчак 7 февраля 1920 года даже и в прошлой реальности, или Сибревком все же последовал приказу Москвы: «В случае опасности вывезти Колчака на север от Иркутска…» Могло ли случиться, что факт изменения реальности в июле двадцатого года ретроградно повлиял на нее же в феврале? Гадать не будем, потому что все равно бесполезно. Постараемся сделать так, чтобы завтра все вышло как надо.