Жуков. Маршал на белом коне - Сергей Михеенков

В интервью писателю Василию Пескову в 1970 году маршал сказал о молодёжи военного поколения: «Я считаю, что молодёжь принесла главную жертву войне. Сколько прекрасных молодых людей мы потеряли! Сколько матерей не дождались с войны детей! С командного пункта я много раз видел, как молодые солдаты поднимались в атаку. Это страшная минута: подняться в рост, когда смертоносным металлом пронизан воздух. И они поднимались. Многие из них только-только узнали вкус жизни. Девятнадцать-двадцать лет — лучший возраст в обычной человеческой жизни. Всё впереди… А для них очень часто впереди был только немецкий блиндаж, извергавший пулемётный огонь…».

Когда под Москвой всё задвигалось, заполыхало и загромыхало, когда армии правого и левого крыла, а потом и центра начали докладывать об освобождённых городах и захваченных трофеях, Жуков, в эти дни почти не смыкавший глаз, лёг на свою походную солдатскую кровать, укрылся шинелью и уснул так, что его не могли добудиться несколько суток. Даже когда позвонил Верховный, его не смогли поднять на ноги. Через несколько часов Сталин позвонил снова. Но и в этот раз мертвецки спящего комфронта растолкать не удалось. Так и доложили. Тогда Сталин сказал: «Пусть спит, пока сам не проснётся».

В те дни в жизни нашего героя появилась женщина.

Почти у всех старших офицеров на войне были фронтовые подруги. А уж у генералов, командующих армиями и фронтами, — как правило. Некоторые на своих фронтовых любимых потом женились. И счастливо прожили жизнь, нарожали и вырастили детей, нянчили внуков. К примеру, маршал Конев. Другие своих подруг впоследствии устроили в жизни, позаботились о жилье и достатке, обеспечивали детей, если они рождались. Как, к примеру, маршал Рокоссовский.

У нашего героя всё вышло иначе.

Из воспоминаний Александра Бучина: «Лида Захарова появилась в нашей маленькой группе обслуживания Жукова в дни битвы под Москвой, осенью 41-го года. Георгий Константинович тогда расхворался, и к нему прикомандировали фельдшера — младшего лейтенанта медслужбы Захарову. Худенькая, стройная, она была для нас, как солнечный лучик. Более незлобивое существо трудно себе было представить. К ней быстро привязались мы все, в том числе и Жуков. Но она никогда не забывала, что прислана следить за здоровьем генерала армии. Поэтому не отходила от него ни на минуту. Застенчивая и стыдливая, она терпеть не могла грубостей и сильно терялась, когда занятый по горло Георгий Константинович отмахивался от её заботы. Иной раз уходила от него в слезах. Свой нрав Жуков не укорачивал даже с ней, хотя и любил Лиду, но как-то по-своему сурово. И тиранил её, бывало, и по-солдатски подсмеивался над ней, но от себя никуда не отпускал. Немало людей сменилось в группе обслуживания Жукова в те годы, но Лида оставалась. На людях Лида постоянно соблюдала дистанцию. В машине с нами не ездила. Только сзади, с охранниками. Жила, правда, в одном вагоне с Жуковым. Но там же жили и три генерал-лейтенанта. Однажды, в июле 43-го, в нашей маленькой группе был праздник — мы поздравляли Георгия Константиновича с награждением второй медалью “Золотая Звезда” Героя Советского Союза. И Лиде поручили вручать Жукову громадный букет. Видели бы вы это вручение! От смущения она была просто пунцовой, не смела даже поднять глаз на своего кумира. Как в тот момент Лида была трогательна в своём отглаженном форменном платьице с лейтенантскими погонами, орденом Красной Звезды и медалью “За отвагу”! Даже взгляд Жукова потеплел. Нам показалось, что в тот момент он был гораздо счастливее, чем когда-либо».

Лидия Захарова была рядом с Жуковым всю войну. Затем последовала за ним в Одессу, после Одессы в Свердловск. Это тихое, кроткое существо сопровождало маршала и в годы его славы и великого триумфа, и в период опалы. Человек величайшей внутренней культуры и такта, она не переступала ту грань, за который её кумир мог бы увидеть претензию на что-то большее, чем то, что между ними произошло. И тем была счастлива.

Была ли любовь? Была. Долгая и мучительная. В середине 1950-х годов, когда Жуков вернулся в Москву и занял пост министра обороны СССР, он разыскал Лидию и выхлопотал ей новую квартиру. Лидия работала по специальности — фельдшером в сельском медпункте в том самом подмосковном Перхушкове, неподалёку от которого когда-то находился штаб Западного фронта. У Жукова тогда уже была Галина. Лидия к тому времени вышла замуж. Жила вполне счастливо. За квартиру была благодарна. А он в какой-то мере успокоил свою совесть.

Когда врага от Москвы отогнали, из эвакуации вернулась семья — Александра Диевна с дочерьми, мать Устинья Артемьевна и сестра Маша с детьми. Как вспоминает Эра Георгиевна, в один из дней по приезде из Куйбышева они отправились к отцу в Перхушково. По всей вероятности, Жуков прислал за ними машину. Пробыли они в Перхушкове недолго, день или два, и вернулись в Москву.

Когда началось наступление, штаб фронта тоже вслед за войсками переместился на запад к станции Обнинская. Это уже была родина. Сюда Жуков ходил пешком из Стрелковки. Отсюда шли поезда в Москву. Сюда же он приезжал из Москвы, сходил с поезда и шёл домой, буквально летел, как на крыльях, тащил тяжёлый чемодан с городскими подарками…

Деревни в округе были сожжены. Местные жители ютились в наспех отрытых землянках. Еду готовили в чудом уцелевших печах прямо на улице. Смотреть на страдания земляков было больно.

Река Протва протекала недалеко от штаба. Иногда он спускался к ней, чтобы подышать влажным воздухом родины.

Начальник охраны старший лейтенант Бедов всегда в таких случаях находился рядом. Но Жуков делал молчаливый жест, чтобы тот оставил его одного. И Бедов садился поодаль с подветренной стороны, расстёгивал, на всякий случай, кобуру и закуривал.

Контрнаступление под Москвой развивалось успешно. Тогда многим в Ставке и Генштабе казалось, что теперь сорванные с позиций немецкие дивизии и корпуса, танковые армии, потерявшие большое количество бронетехники, будут отступать до границы и дальше, что война с Германией может быть победоносно завершена, возможно, уже к лету.

Эти настроения порой охватывали и штаб Жукова. Но то, что реально происходило перед наступающими армиями Западного фронта, заставляло осторожнее оценивать свои возможности перед лицом по-прежнему сильного противника. Если бы Ставка усилила фронт хотя бы двумя общевойсковыми армиями, пополнила маршевыми ротами и батальонами поредевшие дивизии дерущихся армий, фронт смог бы в самое ближайшее время выйти на линию Витебск — Смоленск — Брянск.

Но Верховный и Ставка, не пополняя части фронта и никак не усиливая их огневыми средствами, требовали: вперёд! вперёд! пока, мол, враг не опомнился.

Враг пребывал в замешательстве недолго. Немецкие генералы убедили Гитлера: отвод войск на новый оборонительный рубеж неизбежен на любой войне. Гитлер определил рубеж, дальше которого отступать запретил, а пока — «удерживать фронт до последнего солдата».

Когда читаешь боевые донесения армий Западного фронта периода московского контрнаступления, приходишь к выводу, что немецкие войска приказ Гитлера выполнили в точности. Отходили медленно, в основном выводя из зоны боёв тяжёлую технику и транспорт. На дорогах оставляли заслоны, которые, контролируя основные направления, эффективно сдерживали продвижение наших наступающих колонн. Так было на фронте 50-й армии, 49, 43, 33, 5-й и др. Попытки окружить противника путём узких глубоких прорывов конно-механизированных соединений с последующим охватом сколько-нибудь существенного успеха не имели. Противник контратаковал, расчищал от снега свои колонные пути и уходил на запад, эвакуируя и живую силу, и ценные грузы. Так было и южнее Тулы, и в районе Калуги, и в Верее, и под Мятлевом и Юхновом. Как заметил маршал Рокоссовский, наши войска в тот период, наступая по всему фронту, выталкивали противника. На большее не хватало ни сил, ни умения, ни опыта.