Жанна – Божья Дева - Сергей Оболенский

В феврале герцог Савойский тремя письмами подряд довёл до сведения Карла VII, что никто с англо-бургиньонской стороны не приедет 1 апреля на мирный конгресс в Аррас; он предлагал теперь попытаться собрать этот конгресс на 1 июня; Карл VII, находившийся в Сюлли «в гостях» у Ла Тремуя, уцепился за эту последнюю надежду. Тем временем бургундские войска начинали концентрироваться на севере, и 20 февраля Иоанн Люксембургский выступил с бургундским авангардом из Перонны. Почти одновременно бургундские войска начали проявлять активность в Шампани, в районе Труа. Вслед за тем Филипп дал приказ собираться всем своим войскам и во Фландрии и в Бургундии. В Англии шли приготовления для отправки на континент новой армии, которая действительно высадилась в апреле вместе с самим малолетним королём Генрихом VI; английское правительство желало теперь своим чередом короновать его в Реймсе, а так как Шампань надо было для этого предварительно завоевать вновь, оно 12 февраля переуступило эту провинцию в лен Филиппу Бургундскому и затем предоставило ему субсидию для фактического овладения Шампанью.

Вся «человеческая мудрость» королевского Совета, все планы получить мир «иначе, нежели на конце копья» обращались в дым. Буржскому правительству удалось лишь добиться продления перемирия на один месяц, до Пасхи, т. е. до 17 апреля (и то если только верить Монстреле, который один об этом продлении говорит). Встревоженный угрозой, нависшей над Шампанью, город Реймс в первой половине марта письменно обратился за помощью к королю и к Девушке. Она ответила 16 марта:

«Дорогие друзья, которых очень мне хочется повидать, я, Девушка Жанна, получила ваши письма, сообщающие о том, что вы боитесь быть осаждёнными. Будьте уверены, что этого не будет, если мне удастся их встретить; а если случится, что я их не повстречаю и они у вас появятся, то затворите ваши ворота, потому что я скоро буду с вами; и если и они будут тут, то они у меня с такой быстротой станут нацеплять свои шпоры, что не будут знать, откуда их взять, и конец им придёт так быстро, что долго ждать не придётся. Больше вам сейчас не пишу, только ещё о том, чтоб вам всегда быть добрыми и верными. Молюсь Богу, чтоб Он вас хранил».

И приписка:

«Я вам сообщила бы ещё некоторые новости, которые вас очень обрадовали бы, но боюсь, как бы письмо не было перехвачено по дороге и не открылись бы эти вести. – Жанна».

Три дня спустя Карл VII со своей стороны написал Реймсу, обещая оказать помощь «прежде всех иных дел» и послать войско «под начальством весьма им желанного вождя».

Вслед за тем от Реймса пришли новые письма, касавшиеся внутреннего положения в городе. Дело в том, что там уже в конце февраля был открыт англо-бургиньонский заговор, организованный агентами епископа Кошона, и буржское правительство опасалось, по-видимому, новых измен. На заверения города в своей преданности Девушка ответила, что король доверяет им вполне. Но в этом втором её письме (от 28 марта) нет уже прежней уверенности в её собственном скором приходе.

«Дорогие друзья, знайте, что я получила ваши письма, в которых говорится о том, как королю сообщили, что в его городе Реймсе есть много злодеев. Знайте также, что это правда, ему действительно сообщили, что многие у вас вступили в сговор, хотели предать город и впустить бургиньонов. А с тех пор король точно узнал обратное, потому что вы прислали ему доказательства, и он вами очень доволен. Верьте, что вы вполне в милости, и если вам будет нужда, он вам насчёт осады поможет; он отлично знает, сколь вы страдаете от жестокости противников, этих изменников-бургиньонов; по воле Божией, он и освободит вас скоро, то есть как только будет возможно. Итак, прошу вас и умоляю, дорогие братья, беречь город для короля и очень заботиться об охране. Скоро вы более подробно узнаете добрые вести о нас. Больше вам сейчас не пишу, только ещё что вся Бретань стала французской и герцог должен послать королю 3000 бойцов с содержанием на два месяца. Молюсь Богу о вас, да хранит Он вас. – Жанна».

Что произошло в промежутке между этими двумя письмами – первым, в котором она писала «скоро буду с вами», и вторым, в котором она говорит не очень определённо только о помощи короля в случае осады? Прежде всего оказалось, что нет войск, кроме мифических 3000 бретонцев, которых буржская дипломатия пыталась получить, опять неудачно (в конце зимы по чисто династическим причинам резко испортились отношения между герцогом Бретанским и Анжуйским домом, что повлекло за собой сближение герцога Бретанского и даже коннетабля де Ришмона с Ла Тремуем, но без всякой пользы для страны).

Говорят, и войск не было потому, что не было денег, и это верно. После низложения Ла Тремуя Жувенель дез-Юрсен говорил в глаза самому Карлу VII: «Деньги уходили в частные кошельки, без всякой пользы для вашего престола и для государства… При этом всё покрывалось, всё предавалось забвению отпускными грамотами. А иной раз виновные были к вам ближе всех». Но не в этом даже главная причина. Чтобы иметь возможность «вернуться во всей силе по истечении перемирия, а в случае надобности и раньше», о чём Карл VII торжественно сообщал северным французским городам в сентябре, надо было подумать своевременно, до истечения перемирия, о пополнении казны, раз она была пуста. Надо было своевременно собрать Генеральные Штаты всего королевства, показать им Девушку: они были щедры в течение всего критического периода, и в этот момент согласились бы на любое усилие. В действительности Генеральные Штаты только одного Лангедока были собраны в Сюлли в марте, т. е. тогда, когда военные действия уже возобновлялись; они дали очень значительную субсидию – 200 тысяч фунтов, но её нужно было ещё собирать. При этих условиях понятно, что Девушка к весне 1430 г. старалась хоть какие-то деньги получить в свои собственные руки, дабы не всё «уходило в частные кошельки, без пользы для страны».

Во всяком случае, вместо официально обещанного «войска, ещё более многочисленного», чем в прошлом году, вместо чуть не стотысячной армии, которой ожидал Джустиниани, правительство Карла VII весной 1430 г. могло посылать находящимся под угрозой городам в основном отписки. В марте оно назначило губернатором Шампани одного из своих лучших полководцев – совсем недавно освобождённого из английского плена Барбазана; но лишь в мае Барбазан оказался в состоянии перейти к некоторым активным действиям благодаря поддержке Рене Анжуйского, и только в июле он начал кампанию на севере Шампани. Реймсу Карл VII вновь обещал 30 апреля присылку войск, на этот раз под начальством Буссака; но ни этих войск, ни Буссака не было ещё и 5 июня, когда население Реймса вновь умоляло короля о помощи; в конце концов Буссак в октябре был направлен не в Реймс, а в Компьень, где население, ослушавшись буржского правительства, своим собственным сопротивлением дало ему время до осени собрать достаточно войск по крайней мере для того, чтобы предотвратить катастрофу на решающем участке в Иль-де-Франсе.

За всю зиму 1429–1430 гг. Карл VII и его правительство не сделали, словом, ничего на тот случай, если «пропадёт их человеческая мудрость» и верными всё-таки окажутся «советы, которые Бог вкладывает в сердце этой девочки». Лишив всякой поддержки её наступательный национальный и всехристианский порыв, они почти даже не располагали в марте 1430 г. средствами для чисто оборонительной борьбы. Поэтому буржское правительство и теперь ещё не хотело смотреть правде в глаза, оттягивало как могло признание провала своей политики; вместо того чтобы честно обратиться к стране и призвать все её духовные и материальные силы на поддержку той, которая в глазах множества людей во Франции и во всей Европе была и оставалась Вестницей Божией, Карл VII ещё в конце апреля ограничивался писанием плаксивого письма герцогу Савойскому, извинялся за то, что не мог сдать Компьень, и цеплялся за надежду на созыв мирного конгресса 1 июня. Одновременно при уже возобновившихся военных действиях буржское правительство, не имея ни войск, ни денег, пыталось теперь дипломатическим путём организовать диверсии против Филиппа Бургундского. Это ему удалось в дальнейшем со стороны Льежа и не удалось со стороны германских князей; но дипломатические шаги, предпринятые в апреле 1430 г. перед герцогом Австрийским, могут пролить свет, как это предполагает Кордье, на один из самых загадочных документов в истории Жанны.