Керенский - Владимир Федюк

Только после этого штаб Петроградского военного округа осознал масштабы угрозы. Полковников решил пойти на компромисс и пригласил к себе делегацию из Смольного. На встрече было объявлено, что штаб готов принять постоянных наблюдателей из Петроградского совета. Взамен Полковников потребовал, чтобы комиссары ВРК назначались на свои должности его приказом и утверждались представителем ВЦИКа при штабе.

Предъявленные Полковниковым условия обсуждались на открытом заседании ВРК. Под давлением руководства ВЦИКа была принята резолюция, где говорилось, что ВРК не планирует захват власти. Обратим на это внимание: если для большевиков все уже было решено, то основная масса солдат и рабочих все еще продолжала колебаться. В любой момент стрелка могла качнуться в сторону, позволив избежать рокового исхода событий. Конечно, сейчас ситуация была куда сложнее, чем в июле. Однако если тогда в последний момент дело повернулось в пользу правительства, то почему бы этому не повториться вновь?

Видимо, в Зимнем дворце очень рассчитывали на такой исход. В час дня 23 октября 1917 года трое министров — Терещенко, Коновалов и Третьяков — прибыли на завтрак к британскому послу сэру Джорджу Бьюкенену. Все трое были абсолютно спокойны. Когда хозяин сказал, что он уже и не ожидал их увидеть, те ответили, что слухи о большевистском восстании сильно преувеличены. Сам Керенский незадолго до того говорил все тому же Бьюкенену: "Я желаю только того, чтобы они (большевики) вышли на улицу, и тогда я их раздавлю".[394]

Вдумаемся в это — до ареста Временного правительства осталось меньше двух суток, а министры пребывают в полном спокойствии относительно готовящегося восстания. Власть полностью уверена в своих силах. В то же время инициаторы восстания — большевики — в любой момент готовы сыграть отбой и на этот случай не устают повторять, что ничего противозаконного не замышляют. До последней минуты всё остается в подвешенном виде, исход событий зависит от случайности.

Больше того — часть представителей власти в ту пору даже желала победы большевикам. Во время завтрака у Бьюкенена из уст Терещенко прозвучали страшные слова: "Если Керенский не согласится безоговорочно связать свою судьбу с теми из своих коллег, которые защищают твердую последовательную политику, то чем скорее он уйдет, тем будет лучше. Правительство является таковым только по имени, и положение не может быть много хуже, чем в настоящее время; даже если оно уступит дорогу большевикам, то последние не будут в состоянии продержаться долго и рано или поздно вызовут контрреволюцию".

Более яркого доказательства того, как далеко зашел кризис, трудно придумать. Сотоварищи Керенского по кабинету считали его более серьезной проблемой, чем большевиков. В конце концов, большевики не сумеют долго удержаться, считали они, но большевики сделают свое дело, свалив Керенского. Поражает близорукость тех, кто рассуждал таким образом. Но не меньшее удивление вызывает то, как быстро испарились авторитет и популярность Керенского. Еще недавно тот же Терещенко гордился своей близостью к премьеру, а теперь был готов наслать на его голову проклятия в лице большевиков. "Так проходит мирская слава…" Вместе с Керенским уходила в прошлое "эпоха надежд". Русская революция вступала в новую, кровавую фазу.

Поздно вечером 23 октября в Зимнем дворце состоялось совещание правительства, на которое были приглашены полковник Полковников и его начальник штаба генерал Баграту-ни. Председательствовал на совещании Керенский. Он выглядел на удивление энергичным и, похоже, даже пребывал в хорошем настроении. Куда делась его апатия недавних дней! Керенский был бодр и сразу взял быка за рога. Он распорядился, чтобы Полковников немедленно произвел аресты членов Военно-революционного комитета. От этого опешили даже те из министров, кто еще недавно призывал Керенского к решительным действиям. Министр юстиции Малянтович стал убеждать премьера повременить со столь радикальной мерой. По словам Малянтовича, он был готов немедленно приказать начать расследование по этому вопросу, но хотел бы, чтобы делу был придан предусмотренный законом ход.

В итоге Керенский дал себя уговорить, но все же настоял на закрытии большевистских газет "Рабочий путь" и "Солдат". Для того чтобы избежать обвинений в наступлении на демократию, одновременно было приказано закрыть правые газеты "Живое слово" и "Новая Русь". Было уже далеко за полночь, когда уставшие министры разошлись по домам, а Керенский отправился в штаб округа. Здесь вовсю кипела работа. В военные училища и школы прапорщиков, расположенные в Петрограде и его ближайших окрестностях, были посланы телеграммы с предписанием немедленно выступить на защиту Временного правительства. Коменданту Мариин-ского дворца подпоручику Доманзянцу было предписано выставить караул на Центральной телефонной станции.

Около шести часов утра отряд юнкеров занял типографию, где печатался "Рабочий путь". Весь текущий тираж был конфискован, печатные матрицы разбиты, а само помещение опечатано. Пользы от всего этого было немного. Уже в 11 часов дня отряд солдат, подчинявшийся Военно-революционному комитету, занял типографию (юнкера не оставили там даже караул), где немедленно началась подготовка к выпуску очередного номера. Большевики расценили попытку властей закрыть "Рабочий путь" как очередной повод для того, чтобы обвинить правительство в посягательствах на завоевания революции. Утром 24 октября Петроградский совет обнародовал воззвание, в котором говорилось, что "враги народа ночью перешли в наступление и замышляют предательский удар". Однако вот важная деталь — в опубликованном одновременно постановлении Военно-революционного комитета всячески опровергались слухи о готовящемся захвате власти. Дело близилось к развязке, но вожди заговора по-прежнему были не уверены в успехе и заранее снимали с себя возможные обвинения.

В десять часов утра 24 октября в Зимнем дворце открылось совещание членов Временного правительства. В кресле председателя сидел Коновалов — Керенский к этому времени еще не вернулся из штаба округа. Главным вопросом повестки дня было снабжение Петрограда продовольствием и углем, но работа шла вяло. Все ждали появления министра-председателя со свежими новостями, однако тот прямо из штаба отправился в Мариинский дворец, где на свое очередное заседание собрался Временный Совет республики. Началось оно с доклада министра внутренних дел Никитина. Свое выступление он посвятил угрозе голода, как результату нарастающей анархии. Никитин рассказал о том, что баржи с хлебом, предназначенным для столицы, все чаще становятся объектом разбойных нападений: на Волге, Каме, Ладожском озере бесчинствуют настоящие пиратские шайки.

В разгар выступления Никитина в зале появился Керенский. "Бледный, возбужденный, с воспаленными от бессонницы глазами" — таким запомнил его Суханов.[395] В этот день Керенский произнес лучшую свою речь. В ней не было эффектных ораторских приемов и тех элементов мелодрамы, которые он так любил. Напротив — Керенский говорил сумбурно, часто сбиваясь, явно экспромтом, без каких-то домашних заготовок. Но искренность сказанного компенсировала всё. Последний отчаянный призыв — именно так можно было определить главное содержание его речи.