Завоеватель сердец - Джорджетт Хейер

– Кровь Христова, монсеньор! – Рауль спрыгнул с седла, стоило герцогу встать. – Я едва не затоптал вас своим конем! В седло! Берите повод! – Он сунул уздечку в руки Вильгельма и побежал назад, виляя и уклоняясь, чтобы не быть сбитым скачущими навстречу всадниками.

Кавалерия вновь отступила; герцог приказал своим лучникам выдвинуться на передовые позиции, и в саксонские ряды полетели стрелы. Но очередной град метательных снарядов отогнал стрелков; они отступили в тыл, а по склону в атаку вновь пошла конница.

В течение примерно часа кавалерийские атаки чередовались с огнем лучников; запасы метательных снарядов у саксов иссякли; пока лучники натягивали тетивы и спускали стрелы, английские шеренги неподвижно стояли в полном молчании, а кавалерия у подножия холма собиралась с силами для очередного штурма.

Солнце багровым шаром опускалось за деревья на западной стороне неба. Отчаянная битва продолжалась весь день и стихать пока не собиралась. Саксы стояли насмерть, явно рассчитывая продержаться до наступления ночи или же до тех пор, пока к ним на помощь не подойдут запоздавшие подкрепления Эдвина и Моркара. Их оборонительные порядки выглядели жалко, зияя огромными брешами; укрепления были разрушены, фланги сметены начисто, но штандарты по-прежнему упрямо реяли на самой высокой точке холма, и таны стояли вокруг них неприступной стеной.

Ральф де Тони, взглянув на солнце, заметил:

– Через час наступит темнота, а у нас почти не осталось сил. Они – сущие дьяволы, эти саксы!

– Их топоры вселяют ужас в наших людей, – обронил Грантмеснил, перетягивая шарфом свежую рану на руке. – А герцог лишь напрасно тратит стрелы: они застревают в саксонских щитах, не причиняя врагу вреда.

Вильгельм, пришпорив коня, приблизился к лучникам; их командиры бросились к нему навстречу и остановились у его стремени, слушая, что он им говорит. Герцог сделал нетерпеливый жест, схватил лук и натянул его, показывая лучникам, чего от них хочет. К нему подъехал Фитц-Осберн, о чем-то встревоженно спросил его, и капитаны побежали вдоль строя своих стрелков, объясняя что-то и наставляя их.

Теперь лучники нацелили свои стрелы высоко в небо. Они взлетели вверх, минуя первый ряд щитов, и смертельным дождем обрушились на танов в самом сердце обороны.

У саксов же запасы метательных снарядов иссякли; им ничего не оставалось, как просто стоять стиснув зубы, а падающие сверху стрелы выкашивали их ряды. Когда и у лучников закончились стрелы, они отступили назад, чтобы вновь наполнить колчаны, а кавалерия в очередной раз устремилась вверх по склону в атаку на поредевшие ряды. И вновь зазвенела сталь, и вновь оборонительные шеренги прогнулись, но выровнялись, отражая штурм. Конница билась об стену англичан, не в силах прорваться сквозь нее; саксы стояли плечом к плечу сплошной массой, так что им уже трудно было размахивать оружием. Рыцари опять отступили; на обороняющихся вновь обрушился град стрел, сея бесшумную смерть.

Перерывы между атаками губительно сказывались на и без того натянутых нервах саксов. Они видели, как у подножия холма нормандская кавалерия выстраивается в боевые порядки позади лучников, ожидая, пока те вновь не израсходуют запас стрел. Эти моменты напряженных молчаливых пауз были куда страшнее самых яростных атак. Саксы стояли не шевелясь. Под срезами шлемов виднелись хмурые, осунувшиеся лица, изможденные усталостью и долготерпением, и глаза, провожающие взглядами последние лучи заходящего солнца. Отупевшие от утомления головы сверлила одна-единственная мысль: осталось совсем немного, еще чуть-чуть, и все.

Над болотами в долине поднимался густой сырой туман; на поле брани наползала серая тень, несущая с собой ночную прохладу. Град стрел оборвался; по рядам саксов прокатился вздох; воины перехватывали щиты поудобнее, упираясь ногами во взрытую землю и готовясь отразить очередную атаку.

Кавалерия с грохотом и лязгом помчалась вверх по склону; ряды саксов содрогнулись от таранного удара; почти единственным движением в их войске стало падение мертвых тел.

А нормандцы были измотаны ничуть не меньше англичан. Лишь немногие сражались с прежней ловкостью и отвагой; среди них – сам герцог, его сенешаль, лорд Мулен, с ног до головы забрызганный кровью тех, кого зарубил на поле боя, и Роберт де Бомон, силы и отвага которого казались неистощимыми. Но бо́льшая часть бойцов билась уже по инерции, словно лунатики, механически отражая удары и совершая выпады.

У Рауля не осталось сил держаться рядом с герцогом; Мортен же упрямо не отходил от него ни на шаг, а вот Хранителя постепенно оттеснили в сторону. Но ему было уже все равно, и в висках у него стучала одна мысль: я должен убивать, или убьют меня. Его охватила вялая безрассудная ярость, придавшая новые силы его усталым мышцам. С меча его капала кровь, рукоять липла к ладоням, а руны исчезли под коркой, в которую превратилась засохшая кровь. Вот, вырвавшись из толчеи, к нему бросился какой-то сакс; Рауль увидел блеск ножа, устремившегося к брюху его коня, и с размаху ударил мечом сверху вниз, яростно зарычав и переехав конем еще дергающееся в агонии тело. Копыта жеребца Хранителя скользили и разъезжались в лужах крови и внутренностей, конь в ужасе фыркал, раздувая ноздри и бешено вращая расширенными зрачками; Рауль направил его прямо на стену щитов впереди, восклицая «Харкорт! Харкорт!».

Ему навстречу метнулся щит; перед утомленным взором расплылось знакомое осунувшееся лицо с ввалившимися от усталости щеками; глаза, которые он так хорошо знал, на краткий миг встретились с ним взглядом. Он уронил руку с мечом.

– Эдгар! Эдгар!

Чья-то лошадь оттеснила в сторону коня Рауля; он не скоро опомнился, бледный как смерть и дрожащий словно в лихорадке. Вокруг него свирепствовала сеча; по его щиту скользнуло копье; Хранитель машинально парировал удар.

И вдруг общий шум прорезал голос графа д’Э:

– Нормандия! Нормандия! Убивайте за Нормандию!

– Да, – тупо подхватил Рауль. – За Нормандию! Я тоже нормандец… нормандец…

Он крепче стиснул рукоять меча; рука, казалось, налилась свинцом до самого плеча. Перед его глазами возник чей-то смутный силуэт, он ударил наискось, не целясь, и фигура повалилась на землю.

Какой-то ожесточенный шум привлек его внимание, и он скосил глаза налево. Там Роже Фитц-Эрней, отбросив копье, вооружился щитом и мечом и, словно обезумев, направил своего коня прямо на шеренгу саксов. Он прорвался через нее; Рауль видел, как Роже отчаянно орудует клинком, рубя направо и налево. Вот он пробился к самому штандарту и перерубил древко. Но к нему тут же устремилась дюжина копий, и он упал.

Его героическая попытка вдохнула мужество в сердца нормандцев; они вновь устремились вперед, и саксы, наконец дрогнув, попятились под их натиском, пока ряды обороняющихся и наступающих не сошлись в такой тесной давке, что раненые и мертвые не могли упасть на землю, зажатые между еще живыми товарищами.

Жеребец Рауля споткнулся о труп какой-то лошади, передние ноги его подогнулись, и он упал, сбросив седока вперед, через голову. Хранитель едва не угодил под копыта коня лорда Боэна, однако успел вскочить и отпрыгнуть в сторону. До слуха Рауля донесся зов труб; кавалерия отступала; он вдруг обнаружил, что весь дрожит и качается, словно пьяный.