Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба - Макс Мах

12

Три удара.

Один из уважения к противнику.

Вы правы, мой друг, наглецов следует учить сталью.

Второй из уважения к себе.

Легкие победы дешево стоят.

Третий – на потребу публики.

Вам будет о чем рассказывать, друзья. Смотрите!

Четвертый удар должен был стать смертельным. Карл знал, как это сделать. Более того, он делал это неоднократно, вот только нынче у него были совсем другие планы. Он чуть изменил угол атаки своего меча, и чужой меч ударил его в бок. В последний момент Карл, впрочем, сместил свое тело вправо, чуть-чуть, едва заметно (и кто бы это смог заметить?), но достаточно, чтобы уберечь ребра. Однако кожей и кровью он пожертвовал сполна. Его противник сам не ожидал такого быстрого и эффектного финала, он растерялся и отступил на шаг назад, открывая грудь, но убивать его Карл не собирался.

Маршал Ругер пропустил удар, вздрогнул, отшатнулся, едва устояв на подкосившихся ногах, и с удивлением посмотрел на свой бок. Кровь, хлынувшая из широкой раны, быстро пропитала ткань белой рубашки. Кто-то вскрикнул, кто-то что-то быстро сказал, но Карл, по-видимому, не должен был обращать внимание на что-нибудь, кроме быстро расползающегося по рубахе кровавого пятна.

«Я убит? – подумал он равнодушно. – Тяжело ранен? Где-то так. Теперь самое время красиво упасть».

– Что?.. – хрипло спросил Карл Ругер и начал медленно оседать на землю.

13

Состояние раненого было окутано туманом неопределенности, но легко угадывалось привыкшими читать между строк людьми. Личный доктор командующего говорил о «легком недомогании», вызванном поверхностными повреждениями кожных покровов. Это было правдой, но лекарю не верили, потому что больной на людях не появлялся, а те немногие, кого он принимал у себя, выходя из покоев маршала, предпочитали хранить многозначительное молчание. Особенно многозначительны были тоскующие глаза Якова Герца – грандмэтра арбалетчиков – и горделивая осанка генерал-капитана Верина, назначенного временно исполнять обязанности главнокомандующего.

Неделя прошла в неизвестности и тревоге. Маршал Ругер по-прежнему был недостижим, но жизнь армии и провинции на месте не стояла, и озабоченные неотложными делами люди мало-помалу начали торить тропу к дому Августа Верина. У них просто не было другого выхода, а барон Верин решать их проблемы не отказывался. Он их решал. Как мог. Иногда.

Между тем дожди прекратились, дороги просохли, а слухи о приближающейся армии коннетабля Хиша гуляли уже по всей провинции. Солдаты нервничали, губернатор умолял главнокомандующего «сделать хоть что-нибудь», но к маршалу Ругеру его не допускали, а генерал-капитан Верин отговаривался отсутствием точной информации. Он говорил правду. Ничего, кроме слухов, в его распоряжении не имелось. А время шло, и, хотя ничего существенного не происходило, ощущение приближающейся катастрофы поселилось уже, кажется, в каждой так или иначе связанной с империей душе.

Наконец еще через неделю части второго корпуса, стоявшие в столице края, получили приказ выступать. Приказ исходил лично от маршала Ругера, но это было первое за две недели и, как оказалось, последнее распоряжение страдающего от глупой раны полководца. Армию вел генерал-капитан Верин.

14

Западную армию император Яр создавал для себя. Двадцать тысяч ветеранов, прошедших через многие славные кампании, могли стать и на самом деле являлись великолепным инструментом победы. Во главе армии стояли опытные командиры, среди которых не было, правда, ни одного выдающегося. Однако все это были крепкие профессионалы, которые под рукой Евгения или Гавриеля могли совершить любое чудо. Таким, по сути, был и генерал-капитан Верин, командовавший вторым корпусом, но вот армией, тем более армией, идущей навстречу грозному противнику, он командовать не мог. Он этого просто не умел. К тому же он происходил из старого аристократического рода, о чем никогда не забывал, и был непомерно честолюбив. Став неожиданно для самого себя главнокомандующим, барон Верин в силу природной ограниченности оценивал обстановку и свои действия в ней не вполне адекватно. А действия его были предсказуемы.

Армия шла к Лоретте через охваченные нарастающим недовольством земли. Здесь, в этих местах, люди империю Яра не просто не любили, ее ненавидели. Слухи и «достоверные известия» о приближении гароссцев, с которыми жители Гайды молились одним и тем же богам на одном и том же языке, усиливали брожение умов. Однако если прежде гайденцы ограничивались молчаливой отчужденностью и активным шпионажем, то теперь ситуация походила на ту, какая складывается иногда в глубоких шахтах, когда там скапливаются горючие газы. Любой искры было достаточно, чтобы вызвать взрыв. Однако огромная армия, идущая в неизвестность, чреватую для нее большими неприятностями, это уже не искра, это факел, открытый огонь, спущенный под землю, в штольни, ждущие только повода и причины, чтобы превратиться в грохочущий ад.

А поводов было более чем достаточно. Тут фуражиры одного из знамен первого корпуса недоплатили за крестьянское сено, а квартирьеры выселили из собственного дома целую семью, чтобы разместить в нем своих командиров; там бравый жандарм из роты капитана Шумана завалил по пьяному делу жену хозяина фольварка, рядом с которым разбили бивуак бойцы. Да мало ли что еще могло произойти и происходило по ходу движения огромной массы вооруженных и растерянных людей через чужие неспокойные земли? Солдаты чувствовали нелояльность обывателей, видели их настороженные, злые взгляды, ощущали ненависть, кипящую в душах людей, и день ото дня становились все более грубыми с ними, постепенно начиная вести себя так, как ведут себя обычно захватчики во взятой на меч земле.

Жители провинции ответили силой на силу, они взялись за вилы и топоры, хотя всеобщего мятежа и не произошло, что было вполне естественно в отсутствие объединяющей их силы. Однако убийства солдат и командиров происходили повсеместно. Начали исчезать провиантские команды, одинокие фуражиры и квартирьеры, случались даже попытки отравления колодцев. Ситуация ухудшалась с каждым днем, и это не могло не подействовать на солдат Западной армии самым предсказуемым образом.

Имперцы зверели и теряли человеческий облик тем быстрее, чем дальше в глубь Гайды продвигалась армия и чем реальнее становилось будущее поражение. Запылали деревни, дороги украсились повешенными мужчинами, а обочины – трупами изнасилованных женщин. Пощады не было никому ни в городах, через которые проходила армия, ни в деревнях, ни на одиноких фермах. Даже замки знати не были защищены от злобной агрессии утративших всякое понятие о дисциплине войск. Это был конец или как минимум начало конца великой армии, стремительно превращавшейся в банду распоясавшихся наемников.

А генерал-капитан Верин был бессилен что-либо предпринять, чтобы предотвратить катастрофу. Он упустил момент, когда его вмешательство еще могло принести какую-то пользу, а затем, уже полностью утратив контроль над происходящими событиями, растерялся и уже ничего не предпринимал.