Музыкальный приворот. Книга 1 - Анна Джейн

— А что?

— Признайся, что я тебе нравлюсь, тогда и я открою тебе свою маленькую тайну.

Я тут же отказалась. Буду я позориться, в таком признаваться. Видно же, что этот экстравагантный дурак надо мной измывается.

Я опустилась на корточки. И долго нам тут сидеть? Надо же, любая из тех девчонок, которые там сейчас едва ли не скандируют, чтобы солист любимой группы дал им автограф, была бы счастлива, если бы оказалась на моем месте. А мне вот тут торчать не очень нравится. Нет, конечно, наличие Кея — это, с одной стороны, очень даже мило. И смотреть на него эстетически приятно. Но, с другой же стороны, он вызывает у меня бурю эмоций, очень даже негативных. Я теперь во всем виновата.

Ну, Нинка, заварила кашу, спасибо тебе огромное! Сама-то дома сидишь, а я мучайся.

— Эй, тебе было приятно, когда я тебя обнимал? — с коварной полуулыбочкой спросил Кей, наклоняясь ко мне. Выкрики фанатов его никак не трогали, как и их просьбы дать им автограф.

— Что? — повернулась я к нему, сглотнув. Понравилось. Ты же знаешь, что понравилось.

— Если признаешься, я обниму тебя вновь. А может быть, даже… — Беловолосый не договорил, таинственно замолчал, протянул руку ко мне и чуть коснулся моего плеча, на которое падали волосы. Провел пальцами вдоль предплечья. Улыбнулся, глядя мне в глаза.

Я осторожно следила за его движением. Ну что за человек! Даже простое его прикосновение переполнено самодовольством! Не парень, а целая фабрика по производству комплектующих для мании величия.

Заманчивая фабрика.

— Слушай, отстань, пожалуйста, от меня.

— Признайся, тебе нравились мои прикосновения, — уже не вопросительно, а скорее утвердительно произнес он, напоследок касаясь моей ладони.

Ну вообще-то, да, только не думаю, что вы, Кей Батькович, услышите мое признание. Тогда ведь вы опять начнете упиваться собственным «я». А такого Екатерина Томасовна, пожалуй, не выдержит и самоуничтожится.

— А что твои прикосновения? Обычные. Наглые. Противные даже, — вспомнила я нечаянно его теплую удобную грудную, хе-хе, клетку.

Кей явно был разочарован этими словами.

— И все?

— А что? У тебя что, руки особые? Из них волшебство появляется?

— Да. Я тебе все-таки нравлюсь, — вынес алогичный вердикт музыкант. — Может быть, сядешь ко мне на колени?

А на шею тебе не забраться?

— Слушай, там целая толпа твоих фанатов грозит школу разворотить на камешки, а ты тут засел и спокоен, как удав? Всякой фигней страдаешь! — не выдержала все же я.

— А мне что, плакать? Эй, ну признайся мне — я тебе нравлюсь? Хочешь быть со мной?

— С ума сошел? — вздрогнула я. — С чего это вдруг? Ты вообще… э-э-э… не в моем вкусе. Прости.

— Неужели? — такое чувство, что он сам себя по затылку сейчас гладить начнет. — А кто тебе нравится? Кто в твоем вкусе?

Я не успела и рот раскрыть, а он продолжал, в упор глядя на меня:

— Помнится, у тебя молодой человек есть?

— А тебе-то что?

Какой еще молодой человек? Ах да, дернуло же меня в лифте соврать…

— Хочу знать. Какой он? Хуже меня? Лучше? Не может быть. Кей почти что идеален.

Естественно хуже. Он же не существует. А идеалов вообще не бывает.

— Вы просто разные. И отстань от меня с глупостями, — вновь не нашла я что ответить.

Подумав, я решила добавить что-нибудь плохое, чтобы этот тип отвязался от меня:

— Ты не в моем вкусе. И у тебя этот… одеколон противный, — решилась я, наконец, на гадость, однако Кея это совсем не смутило.

— А у тебя нет вкуса, к примеру, — ничуть не расстроившись, произнес он. — Но я же молчу.

— Нормальный у меня вкус. Ты просто злишься, потому что не нравишься мне, — распалилась я. К тому же вдруг вспомнилось, почему я вообще пришла в школу. Интересно, сестра ждет меня или бесится где-то среди фанатов? — Повторяю, мне нравятся не такие, как ты, а импозантные и вежливые мужчины вроде твоего менеджера Андрея. Вот.

— Да я вообще-то одежду имел в виду, — смерил меня недобрым взглядом парень. — Значит, тебе нравится наш старик? Тебе ничего не светит, детка… а, прости, эй. Тебе ничего не светит с ним. Он любит блондинок с пышными формами. — И он оценивающе оглядел меня, словно бы говоря, что я на такое высокое звание никак не потяну.

— Какой он тебе старик? — уже не рада была я, что сказала такое. Пристанет же теперь и высмеет.

Кей хотел мне пояснить какой, но тут…

И тут фанаты решили выманить Кея следующим образом: они не нашли ничего лучше, как большим, нестройным, но очень старательным хором запеть одну из самых первых песен. Честно сказать — пели с чувством.

— Ну ничего себе, слышишь? — с восторгом повернулась я к своему соседу по каморке, забыв о красавчике менеджере.

Он слышал. И не просто слышал, а слушал. И лицо его неуловимым, загадочным образом изменилось. Нет, он не оброс неожиданно шерстью, и не стал обладателем хобота, рожек и капающей с синюшного языка ядовитой слюны. Выражение лица Кея приобрело мягкость, а в глазах появился странный блеск. Нет, не такой, когда человек употребляет энное количество алкоголя, совсем другой.

Кей внимательно слушал то, что поют его последователи, и постепенно его губы озаряла тонкая улыбка. Обычная, человеческая, не самодовольная, а приятная и, кажется, немного счастливая. Ого, что это творится с нашим принцем рока? Расчувствовался, что ли?

А такое выражение лица ему, простите, за тавтологию, очень к лицу. Кей кажется действительно таким милым и… нормальным, что ли? Костяшками пальцев, явно не замечая этого, отбивает ритм.

Я с удивлением поняла, что пора отказываться от стереотипов — этот парень не всегда такой противный, каким он мне казался. Тот факт, что эти подростки поют его песню, исполняя слова, придуманные им самим, делал его… лучше? Добрее? Мягче?

Выражение, появившееся на красивом и ухоженном лице солиста «На краю», вдруг напомнило мне одну старую полузабытую картину из детства: я впервые попала на выставку Томаса, одну из первых его больших выставок, где журналисты брали у него интервью, а более опытные коллеги поздравляли с удачным дебютом. Туда, в большой белый зал, увешанный папиными картинами, я пришла в сопровождении Леши. Дядя вертелся, выискивая глазами каких-то знаменитых людей, восхищался и очень ждал фуршета. Тогда он был юным и вечно голодным, и, как следствие, жадным до еды. А я и Эдгар, который еще не знал о том, что есть такая потрясающая штука, как компьютеры, разглядывали картины и глазели на большое количество людей. До папы мы добраться не могли — слишком много важных персон его окружало и поздравляло.

Он стоял посередине выставочного зала, смотрел вперед и улыбался.