Научный «туризм» - Владимир Михайлович Пушкарев

иногда бывала даже черная икра. Из мяса в магазинах относительно легко можно было купить свинину, а вот о баранине можно было даже не мечтать!

Кроме науки, были, естественно, и развлечения. Так, мы под руководством Малика Шманова. два раза сплавлялись на плотах по местной реке Или. Оба похода произвели на меня неизгладимое впечатление. Река из Китая протекает по каменистой пустыне и впадает в озеро Балхаш. Левый, низкий берег реки покрыт густым кустарником с узкими серебристыми листьями, совершенно не дающим тени, так называемые тугаи. Практически полное отсутствие людей. Изредка мы натыкались на одичавших егерей (места там заповедные) и совсем редко можно было видеть человека со стороны пустыни, присевшего над какой-нибудь удочкой. Сами тугаи были буквально нафаршированы дичью. Стаи откормленных уток, фазанов равнодушно наблюдали за движением нашего плота и только метров за 10 нехотя поднимались в воздух, чтобы опуститься ниже по течению. Академик Спирин, говорят, очень любил охотиться в этих местах и М. А. Айтхожин по осени частенько приглашал его в гости. Река очень богата рыбой. Во втором заплыве мы взяли в команду нашего слесаря и, по совместительству, рыбака – Славу, и каждый день были с рыбой (как-то ночью Слава поймал даже средней величины сома). Попутно мы по ночам потрошили сети, расставленные егерями, а днем грабили их бахчи, загружая плот бледно-розовыми на срезе арбузами до его полузатопления. Были и минусы. Как бы ни прятался от солнца, в первые же часы путешествия обгораешь, как свинья под паяльной лампой, на руках к концу первого же дня кровавые мозоли от весел (грести приходится всем и постоянно), а наутро такая «крепотура», что встать с «постели» без посторонней помощи не представляется возможным. Днем на плоту все плавится от жары (легкий тентик может укрыть лишь полтора человека), полный чайник с зеленым чаем без сахара потребляется в первый же час путешествия (вот когда я оценил чудодейственный эффект зеленого чая!), а свободное от гребли население просто плывет в реке рядом с плотом.

Ввиду близости гор, многие сотрудники лаборатории и, в первую очередь, сам М. А. Айтхожин увлекались альпинизмом или просто любили походить по горам. Не знаю – правда ли это, но рассказывали, что как-то шеф повел в горы гостивших у него ученых немцев. Неожиданно в ущелье они попали под сходящий с гор сель. Немцы с криками «майн гот», спасая свои жизни, из последних сил полезли на почти отвесную гору и еле-еле успели взобраться на безопасную высоту.

В конце лета мы все с тем же Маликом в составе небольшой компании совершили переход из Алма-Аты на Иссык-куль через Заилийский Алатау. В маршрутном автобусе, который вывез нас на стартовую позицию в предгорный поселок, мы ехали лежа между сидениями на полу – КСС тогда отлавливала все «дикие» группы и спускала вниз. Поход был очень интересным. До сих пор у меня перед глазами склон на высоте около 2500 м, поросший мохнатыми эдельвейсами, марсианский пейзаж за первым перевалом (мертвое озеро в окружении совершенно голых скал, залитых зловещим лунным светом), водопады, ледники, зарождающиеся сели, заросли эфедры, редкие юрты с гостеприимными киргизами, бурная речка Чон-ке-мин, (через которую мы не смогли переправиться вброд – пришлось искать полуразрушенный мост), сам Иссык-Куль… Все это было великолепно и оставило яркие впечатления. Надо сказать, что я, при всей своей физической суперформе, в горах сильно уступал местным жителям, да тому же Малику. Сказывалась разница в количестве эритроцитов. Помню, на высоте около 3000 м я отсчитывал 9 шагов и на десятом падал отдыхать.

На Иссык-Куле мы прожили неделю, посетили Пржевальск, а затем мы с моей новой подружкой Светой (дочкой известного казахского художника Абдулганиева) еще и объехали озеро вокруг. Помню, мне очень понравился дикий южный берег Иссык-Куля.

Так что развлекательная (и познавательная) программа, реализованная благодаря главным образом Малику Шманову, не уступала научной.

После возвращения в Киев, я закончил эксперименты и приступил к оформлению диссертации. К сожалению отношения между К. М.Сытником и М. А. Айтхожиным не складывались. Подготовка следующих публикаций, уже в Киеве, привела к конфликту между моими руководителями. Айтхожин был против участия всяких мусатенок в наших статьях. (Кстати, относительно публикаций – могу с гордостью заявить, что я один из очень немногих украинских аспирантов, и вообще, ученых, имеющих статью в «Вестнике АН КазССР»). Я как мог, пытался смягчить возникшую напряженность, но получалось у меня это плохо. Затем оказалось, что у руководителей разные научные специальности и защищать такую работу в нашем Институте биохимии нельзя. Недолго думая, я совершил честный, но глупый поступок – выбросил академика Сытника из руководителей, которым он реально и не был. Последствия сказались сразу же. Оба оппонента, еще вчера положительно оценивавшие мою работу, на следующий день сообщили мне, что дадут отрицательные отзывы. В результате пришлось мне возвращать Сытника «взад» и сдавать еще помимо биохимии экзамен по физиологии растений. В общем, работа защищалась с задержкой почти в три года. Должен сказать, что я, как мне объяснили опытные люди, был на грани вылета из Института – академик таких «фортелей» с его фамилией никому не прощал. Но я ему чем-то нравился, вероятно, своей прямотой и способностью резать «правду-матку» в глаза (все это не от большого ума). Ну и работать в отделе кому-то надо было – так что оставил меня в Институте.

Навыки и знания, полученные в Алма-Ате, я в полной мере использовал в Киеве в своей дальнейшей работе (уже на зародышах фасоли – в нашем отделе любили именно этот «овощ»), результаты которой были опубликованы в солидных советских журналах: «Докл. АН СССР», «Биохимии», «Вестнике МГУ», «Физиологии растений» и стали основой докторской диссертации Мусатенко Л. И. И даже перейдя в Институт эндокринологии, я широко применял в своих исследованиях и центрифугирование РНП в градиентах плотности, и электрофорез (уже, правда, с авторадиографией), чем очень удивлял местных эндокринологов, привыкших работать традиционными биохимическими методами еще из эпохи Варбурга.

В целом время, проведенное мною в Алма-Ате, в лаборатории М. А. Айтхожина нельзя оценить однозначно. Были там и плохие страницы (часто по моей вине), было там и много, значительно больше хорошего. Но со временем все плохое забывается, и сейчас я с удовольствием вспоминаю далекие 1978–1979 годы, проведенные в этом необычном южном городе. Тем более что я прошел там не только научную школу, но и школу жизни, которая сделала меня (я надеюсь) лучше.

Надо сказать, что Мурат Абенович не выпускал меня из поля зрения и в Киеве. Во время своих визитов в