Сто полей - Юлия Латынина

Баршарг, тридцати семи лет – араван провинции Варнарайн, варвар-полукровка из рода Белых Кречетов, совершенно почти истребленного при государе Иршахчане за недостаток почтительности; усмиритель восстания Белых Кузнецов, единственный чиновник, не сдавший города (впрочем, недруги клевещут, что причиной храбрости было государственное зерно, которым он торговал на черном рынке во время осады).

Арфарра, тридцати пяти лет – сын мелкого чиновника, соученик наследника Харсомы, бывший его секретарь, бывший наместник Иниссы, бывший советник короля Варай Алома, монах-шакуник и изгнанник; слава справедливого чиновника Арфарры не уступает славе справедливого разбойника Бажара.

Даттам, тридцати четырех лет – племянник наместника Рехетты, истинный зачинщик восстания Белых (Небесных) Кузнецов; вешал людей сотнями и вел восстание, как предприятие, где в графе расходов – десять миллионов человек, а в графе прибылей – императорская власть; проиграл, поскольку законы войны – не законы хозяйствования; нынче – монах-шакуник, торговец и предприниматель.

Настоятель храма Шакуника – Шакуник – варварский бог, который предшествует действию и состоянию, субъекту и объекту, различает вещи и придает им смысл; нету в мире ничего, что было бы ему чуждо: наипаче же – золото, деньги и власть. Впрочем, поговаривают, что богу Шакунику чуждо различение добра и зла.

Бариша, двадцати семи лет, секретарь экзарха Харсомы, из крестьян, полагающий, что лучше государству страдать от насилия богатых, чем от насилия бедных, ибо насилие бедных – как прорванная дамба.

Адарсар, шестидесяти пяти лет – столичный инспектор, бывший учитель экзарха Харсомы; полагает, что богатство происходит от труда, а не от указов начальства.

Гайсин – мелкий чиновник, начальник пограничной заставы на самой границе ойкумены, где летом в горах метели и даже время течет по-другому, а один день службы считается за три.

Отец Кедмераг – монах-шакуник, отменный химик с несколько предосудительными, впрочем, склонностями.

Туш Большой Кувшин – зажиточный крестьянин.

Хайша Малый Кувшин – контрабандист.

Миус – приказчик Даттама.

Хой – приказчик Даттама.

Хандуш – храмовый ремесленник.

Лия Тысяча Крючков – вор.

Старая Линна – бывшая жена наместника Рехетты; после конца восстания новая супруга, дочь начальника Желтых Курток, выжила Линну из дома.

Янни, восемнадцати лет – дочь пророка и старой Линны.

Клайд Ванвейлен, двадцати шести лет – варвар, торговец; впрочем, стал благодаря Арфарре королевским советником по ту сторону гор.

Сайлас Бредшо, двадцати трех лет – варвар, торговец, личный друг господина Даттама.

А также Народ, который принимает широкое участие в управлении государством как посредством доносов, так и посредством восстаний.

В последний предрассветный час дня Нишак второй половины четвертого месяца, в час, когда по земле бродят лишь браконьеры, колдуны и покойники, когда по маслу в серебряной плошке можно прочесть судьбу дня, белая звезда прорезала небо над посадом Небесных Кузнецов, и от падения ее тяжело вздохнула земля и закачались рисовые колосья.

Неподалеку, в урочище Козий-Гребень, общинник из Погребиц, Клиса выпустил мешок с контрабандной солью и повалился ничком перед бочкой, проехавшей в небесах, как перед чиновником, помчавшимся по государеву тракту. Лодку у берега подбросило, мешки с солью посыпались в воду, а Клиса с ужасом вскочил и бросился их вытаскивать.

Жена его села на землю и тихо запричитала, что в Небесной Управе наконец увидели, как семья обманывает государство. Клиса был с ее мнением согласен – но не пропадать же соли.

Третий соумышленник, Хайша из далекого пограничного села, слетел было с высокой сосны, облюбованной контрабандистами для наблюдения, но зацепился напоследок за ветку и теперь слезал на землю.

– Дура ты, – возразил он женщине, – это не по нашу душу, а по Белых Кузнецов. Прямо в их посад и свалилось. И то, давно пора разобраться, отчего это у них конопля растет лучше нашей?

Белых Кузнецов в округе не любили. Те крали духов урожая по соседним деревням и занимались на своих радениях свальным грехом. Притом после бунта им последовали от экзарха всяческие поблажки, чтобы не сердились опять. Судьи боялись с ними связываться, и даже был такой случай: во дворце экзарха, говорят, оборотень-барсук портил служанок; его поймали в кувшин, а он как крикнет: «Я – посадский!» Но тут уж барсуку не поверили и утопили его.

* * *

Многие в посаде проснулись от страшного грохота.

Старая Линна встала с постели, вышла в сени и увидела во дворе целую толпу мертвецов. Это ей не очень-то понравилось. Она нашарила в рундуке секиру с серебряной рукоятью, растолкала своего мужа Маршерда, пихнула ему секиру в руки и сказала:

– Там во дворе стоит Бажар и целая свора из тех, за кого мы не отомстили, и по-моему, они пришли за этой штукой.

Маршерд поглядел в окно: а на окне была кружевная занавеска, и дальше бумажные обои: кувшинчик – букет, кувшинчик – букет. Ну что твой гобелен во дворце наместника! Маршерд поглядел на эти обои и сказал, что никуда до утра не пойдет, потому что ночь – время ложных духов.

Наутро Маршерд встал, надел синий кафтан, засунул секирку за шелковый кушак, так, чтобы она напоминала топорик для рубки дров, и пошел смотреть.

В посаде управы не было, а был большой дом, храм Небесного Кузнеца Мереника и мастерская, где вместе красили ткани. Маршерд с людьми прошел до западной стены и увидел, что каменные дома стоят, как стояли, а одна из стен мастерской обрушилась, во дворе разбросало бочки с индиго, и из них вылился синий раствор.

Надо сказать, что посаду бывших мятежников было двенадцать лет, а синему духу в растворе – полтораста, его никогда не выливали, а только добавляли новый. Когда строили посад, те, кто были ткачами, принесли с прежнего места кусочек матицы для домового и кувшин старой кислой воды с синим духом.

Потом люди вышли на заливной луг за проломленным забором, не очень большой луг, в сотню человеческих шагов и половину государева шага, и сразу увидели, что луг никуда не годится, потому что во всю его длину лежит огромный стальной куль.

Все опять вернулись к бочкам, и старая Линна сказал:

– Бочки побило в назидание всем тем, кто раньше радел о справедливости, а теперь радеет о выгоде.

Многие задумались, но тут вперед выступил новый сын Небесного Кузнеца и сказал, что бочки упали к тому, что Небесный Кузнец велит людям бросить индиго и пользоваться краской из храма Шакуника, которая вдвое дешевле. Люди устыдились: потому что сын Мереника уже дважды видел про эту краску сон, но тогда его не послушались.