Рыцари Дикого поля - Богдан Сушинский

— Сирко? Сражается. Украинцы продолжают сражаться, хотя, увы, уже несколько месяцев не получают жалованья.

— Но ведь вы же знаете, что казна пуста, — отвела глаза королева. — Она пуста, несмотря на то, что проклятия в адрес первого министра не умолкают и что в некоторых департаментах крестьяне и ремесленники уже берутся за оружие и вилы. Она пуста, принц. И пусть это станет ответом на многие ваши недоуменные вопросы.

— Что же делать с казаками?

— Поблагодарить за службу. Наиболее храбрым из них предложить остаться во Франции. Пусть женятся здесь, оседают и воюют как подданные Людовика XIV. Что вы так удивленно смотрите на меня, принц? Понимаю, такая развязка этого азиатского узла вам просто в голову не приходила.

— Да уж, — вяло усмехнулся де Конде. — Интересно, как это предложение будет воспринято удальцами полковника Сирко?

Королева промолчала. Она ждала, когда, наконец, откроется причина гнева принца.

— Но привела вас ко мне не забота о степных рыцарях, не так ли, мессир?

— Естественно, — спохватился принц. — Я возмущен. Ходят слухи о том, будто кардинал Мазарини ведет тайные переговоры о заключении мира с Испанией и вообще о прекращении войны двух лагерей.

— Вы-то, конечно, убеждены, что эта бессмысленная война должна длиться еще тридцать лет?

— Она должна длиться до победы. Возможно, вам трудно это понять, государыня… — настраивался принц на философский лад. — Но мирные годы всегда безлики. О них, если и упоминают, то лишь затем, чтобы подчеркнуть, что это годы, ничем особо не отмеченные. Годы прозябания. А любая война — как отметина на лице истории. Печать, клеймо, бриллиант в короне…

— Если только в ходе ее правители не теряют эту корону вместе с головой.

— Что тоже весьма примечательно и всегда охотно фиксируется историками. Так вот, я не желаю, чтобы годы нашего с вами правления, государыня, вошли в историю Франции как годы поражения, годы бездарно завершенной великой войны.

— То есть не желаете, чтобы в памяти потомков нынешняя война осталась такой, каковой вы ее завершили, — деловито подытожила Анна Австрийская.

— Простите, но лично я пока что не собираюсь завершать ее. По крайней мере, в этом году. Уверен, она продлится еще как минимум года три. Франция и Испания попросту не в состоянии существовать сейчас, не будучи в состоянии войны друг с другом.

— Чего же вы добиваетесь? Чтобы мы объявили Испании новую войну?

— Чтобы первый министр и его послы прекратили переговоры с Испанией о мире. Это деморализует наших солдат. Подумайте сами: кому хочется умирать в последние дни войны, когда уже ясно, что в столицах договорились о мире?

— Деморализованными почему-то всегда оказываются только ваши солдаты, принц; испанские — нет.

По тому, как нервно передернул плечами де Конде, королева определила, что и эту словесную дуэль она выиграла. Другое дело, что такая победа ее не очень-то радовала.

Анна Австрийская понимала, что в принципе Людовик де Конде прав. Но понимала и то, что прав он всего лишь по-своему. Как солдат.

— Вам не кажется, принц, что если столь изнурительная война продлится еще хотя бы год, то воевать станет вся Франция? Но уже не против Испании, а против своих бездарных правителей, не способных ни выиграть эту войну, ни добиться достойного мира. В том числе воевать станут и против вас, наш непобедимый маршал.

— Не посмеют, — по-солдафонски отрубил главнокомандующий. — А посмеют — подавим любое восстание.

— О, тогда уж, сражаясь против безоружных крестьян, ваши доблестные драгуны и гусары покажут, на что они способны, — с грустью подбодрила его королева. — Но, чтобы не доставлять им такого удовольствия, мы с первым министром сделаем все возможное, дабы уже в этом году слишком затянувшаяся и совершенно бездарно — вы уж не обессудьте — ведшаяся война была завершена.

— Но этого нельзя допускать! — нервно раскинул руки главнокомандующий.

— Мы с первым министром так не считаем, — неожиданно резко отрубила королева. — А теперь извините, принц, меня все еще ждут государственные дела.

Еще несколько минут принц де Конде сидел, пристально, почти с ненавистью, наблюдая, как, склонившись над столом, королева вчитывается в какой-то документ. Затем, напрочь забыв о главнокомандующем, вызвала нового секретаря — какого-то несостоявшегося нотариуса, которому принц не решился бы доверить даже поводья своего коня, не то что канцелярские дела короны, — и принялась вполголоса наставлять его по поводу того, когда и как она намерена принимать посла Венеции.

«А не завершить ли эту войну, двинув свои войска на Лувр и Пале-Рояль?! — решительно поднялся он. — Чтобы затем отдать их, как подобает, своим солдатам на три дня на разграбление? А что? Вполне достойный финал слишком затянувшейся исторической комедии. — Но, уже покинув апартаменты королевы, мрачно напомнил себе: — Зато героями скольких комедий станешь потом ты сам! Комедиографы передерутся за право осмеять тебя, принц, возомнивший себя французским Македонским».