Россия, которой не было - 2. Русская Атлантида - Андрей Буровский

…Я не хочу говорить о странных убийствах и других жестокостях, какие у них случаются. Едва ли кто поверит, что подобные злодейства могли происходить между людьми, особенно между такими, которые называют себя христианами» .

Умный он человек, этот Флетчер! Отмечу один грустный факт: большинство иностранцев начинают все чаще называть Московию Россией. Я не стану посвящать этому специальной главки, но очень прошу у читателя отметить этот важный факт: в представлении иностранцев понятия «Россия» и «Московия» начинают сближаться, соединяться.

Для многих из них, вероятно, уже не совсем очевидно, что есть еще какая-то Россия, которая мало что имеет общего с Московией.

Отметим это обстоятельство. Ведь западных русских Европа знает, конечно же, несравненно хуже московитов: своего государства у них нет, а в Речи Посполитой преобладает все же польский элемент. Может быть, просто часть русских живет за пределами своего государства?

Но там, где иностранцы все же вступают в контакты с русскими Западной или Северо-Западной Руси, звучат совершенно другие оценки. Настолько другие, что приходится прийти к выводу: западные русские не имеют ничего общего с московитами!

В Германии и в Скандинавии до начала XVI века неплохо знали новгородцев. Немецкие купцы из ганзейских городов, регулярно торгующих с Новгородом, высоко оценивают как раз те качества русских, которым, по мнению всех посетивших Московию, как раз им сильно недостает. Немцы считают русских очень честными и надежными людьми, которым можно доверять на слово большие суммы и которые хорошо умеют вести дела: с размахом и принимая во внимание интересы всех участников сделки.

Шведы о новгородцах еще более высокого мнения, причем как о воинах, так и о торговцах. Русские из городов Ижорской земли, кстати, очень быстро получают все права шведских горожан. Нет никаких сведений о том, что их поведение удивляет или настораживает шведов. Русских охотно принимают на службу, считая их людьми умными и способными к любому обучению. Впрочем, это же не московиты — это русские из Новгородских земель, совсем недавно захваченные Москвой и не успевшие одича… я хотел сказать, не успевшие приобрести характерные московские черты поведения.

В 1666 году на шведскую службу поступает подьячий Посольского приказа Григорий Карпович Котошихин.

Шведское правительство заказывает ему книгу, которая издавалась и в Российской империи . Г. К. Котошихин выступает как ценный консультант… а уже в 1667 году его казнят за практически немотивированное убийство хозяина дома, который сделал ему замечание.

Шведы получают возможность сравнить поведение своих русских подданных и по крайней мере одного московита.

По мнению шведских чиновников и офицеров, работавших с русскими Ижорской земли, русские честны и не склонны к совершению преступлений. Как видно, беженец из Московии попался какой-то «ущербный». Но как тут не вспомнить слов мудрого Флетчера о «множестве странных убийств»!

Русских Великого княжества Литовского и коронных земель в Волыни и Киевщине знают меньше и в Скандинавии, и в Германии. Тем более, к ним не ездили послы Британии и империи Габсбургов. Но те, кто сталкивался с ними, в своих оценках никак не повторяют посетителей Московии.

Шведы считают русскую шляхту Литвы сильным противником. У отцов-иезуитов, начавших подготовку русских юношей в Вильно в 1589 году, сложилось самое благоприятное отношение к большинству обучаемых. Во всяком случае, они ничего не писали о низких качествах характера, вороватости своих подопечных или об их наклонности к жестокости.

Во времена Франциска Скорины (начало XVI века) в Краковском университете училось несколько русских юношей, и все они благополучно окончили курс. Впрочем, русские кончали Ягеллонский университет и в более поздние времена, и нет никаких свидетельств того, что наставники или население замечали у них какие-либо порочные наклонности.

Отношение этнических поляков к русской шляхте с самого начала не только не было высокомерным, но скорее в высшей степени комплиментарно. Это отношение только усиливается по мере того, как шляхта все больше развращается своими фантастическими привилегиями и становится все менее боеспособной. Ян Замойский весьма высоко оценивал боевые качества русской шляхты и в самой ехидной тональности советовал полякам у нее учиться.

Объяснять, что поляки не считали ворами, зазнайками, жуликами и прохиндеями князей Вишневецких, Чарторыйских, Радзивиллов, Сапег и Огинских, а их жен — проститутками, я не буду — как-то, право, даже несерьезно.

Уже для современников было вполне очевидно — многие крайности политики Московии идут от ее отсталости. В самой Московии свое положение просто не могли не понимать. Московии ничего не стоило разнести вдребезги осколок Средневековья, сам Ливонский орден.

Но как только на арену выходят Швеция, Польша и Великое княжество Литовское, как Московия тут же терпит поражение за поражением. Потому что можно сколько угодно и кому угодно рассказывать про свое «истинное православие», можно сколько угодно задирать пятачок, высокомерно трясти бородищей и поносить иноземцев. А только солдаты шведского короля походя очищают Ижорскую землю от обитателей святой территории и подданных наместника Господа Бога; и никаким церковно-славянским языком и маханием иконами их не остановить. А конница Стефана Батория в атаках превращает дворянское ополчение в судорожно драпающее месиво, и ничего с этим нельзя поделать.

То есть сделать-то можно еще много чего. Можно еще больше надуваться спесью посреди разоренной страны, превращенной в руины собственным великим князем. Можно повесить вверх ногами все иконы в Успенском и Архангельском соборах; повелеть митрополиту побить в бубен и поплясать, вызывая дух Святослава, чтобы попросить его совета; поставить в угол Грановитой палаты архистратига небесного воинства Михаила. Можно устроить грандиозное гадалище, всем царским двором забиться в полночь в баньку, сняв кресты; назвать полный дворец бабок-волховиц, колдунов и чародеев.

Но все эти средства не могут сделать одного, самого главного. Они не могут сделать так, чтобы московиты били шведов, тем более — при равной численности и равным оружием. От проклятий и воплей, от неприличных скороговорок бабок-шептуний не станут слабее польские и литовские рыцари.

Можно еще доразорять страну вконец, собрать еще одну армию, ввести снова опричнину, подпереть армию опричниками, чтобы никто не смел бежать. Можно издать приказ «ни шагу назад!» и ввести смертную казнь за его нарушение.

Но как в страшном сне, опять замаячат на горизонте всадники Стефана Батория и разнесут они в очередной раз собранную армию. А опричники драпанут так же позорно, как в 1570 бегали от крымского хана. Потому что приторачивать к седлу голову бедной собаки, нализываться до блевотины за здравие царя и петь разбойничьи песни — еще не значит быть боеспособными солдатами. Не бывают хорошими воинами ни палачи, ни жополизы, что поделаешь…

В середине XVI века Московия оказывается перед фактом своей отсталости от Европы. Хочет она или нет, ей надо заимствовать то, что сделало европейцев такими сильными.