23 - Игорь Лесев

Дорога становилась все шире, и спереди уже виднелся поворот на шоссе. Как раз оттуда выехало два милицейских автомобиля, которые мчались прямо на меня, одновременно сигналя, чтобы я остановился. В последний момент я повернул в сторону и выехал на узкую тропинку, ведущую к очередной лесопосадке. С противоположной ее стороны уже виднелись машины, люди в штатском и солдаты. Местность кругом была оцеплена полностью, и я максимум выигрывал несколько минут. Правда, был риск, что меня застрелят, но мне уже было как-то все равно. Застрелят или не застрелят, черт с ним, главное, я еще какое-то время сам могу принимать решения.

Тем временем тропинка причудливым образом стала петлять, и я еле удерживался на мотороллере, который стало изрядно трясти. Со всех сторон слышались крики, видно было, что по мне не стреляли лишь потому, что деться мне было уже некуда. Я въехал по тропинке в лесопосадку и увидел, что деревьев здесь чуть больше, чем мне казалось с поля. Тропинка по-прежнему продолжала петлять и вдруг повернула резко влево. Еще какое-то время я удерживал управление мотороллером, но меня уже стало заносить вбок и, проехав еще несколько метров, я все-таки упал. Мотороллер ударился колесами о дерево и заглох, а я, проехав на заднице еще немного, остановился на пустыре, который с противоположной стороны лесополосы показался мне полем. Подняв глаза кверху, я стал смотреть на тяжелое низкое небо. Было видно, что приближалась гроза.

Прошла минута, а может, и пять. Ко мне больше никто не приближался. Я нехотя перевел глаза с неба на землю. Кругом никого не было видно! Никого! Я въезжал на мотороллере в лесопосадку, окруженную милицией и военными, а теперь оказался совершенно один. Посмотрев вперед, я увидел далеко за громадным пустырем какие-то строения. Взяв бинокль, я разглядел три обветшалые пятиэтажки, детскую песочницу с деревянным грибочком и двухэтажное кирпичное строение. Это моя школа! И мой гарнизон! Я смотрел в бинокль и не верил своим глазам — передо мной были постройки из моего детства: три пятиэтажки и школа. Правда, за ними должны были начаться воинские части, но сразу за домами снова шел бескрайний пустырь. Совпадение, просто совпадение. Я поднялся на ноги и сделал шаг к виднеющимся вдали домам, но тут же остановился. По моей спине пробежал неприятный холодок. Все мое нутро резко воспротивилось, чтобы я туда шел. Там будет конец. Я развернулся обратно и вступил на тропинку. Сейчас я выйду отсюда и сдамся. И меня оправдают, обязательно оправдают. Или не оправдают. И тогда я сдохну в тюрьме от туберкулеза. Годика этак через три. А до этого сначала ослепну. А за мои статьи по убийствам детишек зэки будут меня насиловать каждую ночь всем бараком. И так до тех пор, пока я не начну какать кровью. А потом слепота и туберкулез… Я остановился в нерешительности. Гарнизон или зона? Я повернул обратно и пошел по пустырю навстречу видневшимся вдали постройкам. Начался дождь.

ГАРНИЗОН

22 апреля. Суббота

Вода с неба лила не переставая с каким-то яростным остервенением. За несколько минут я успел вымокнуть насквозь, а пятиэтажки вдали так и оставались виднеться черт те где. Складывалось такое впечатление, что пока я не промокну до нитки под холодным дождем, дома не приблизятся ни на миллиметр. Тучи заволокли все небо, от чего среди дня стало зловеще темно. Я достал мобильник из кармана — он показывал полдень. Вдруг меня осенило. А почему не доехать до домов на мотороллере? Я оглянулся назад, но лесопосадка теперь казалась даже дальше, чем сам гарнизон. Тащиться обратно к мотороллеру и выяснить, например, что он уже не заводится, было глупо. Я пошел дальше. Дождь по-прежнему продолжал лить — монотонно, не усиливаясь и не стихая, и это удручало больше всего — было совершенно непонятно, когда он закончится: через десять минут, час или только завтра.

Минут через пятнадцать дома стали заметно ближе, теперь я мог бы до них и добежать (если бы с Соней последний раз не встретился). Больше всего меня удивляло то, что все три пятиэтажки вместе со школой были точь-в-точь такими же, как и в моем гарнизоне, где я провел детство. Две пятиэтажки стояли в одну линию, а вторая находилась чуть ниже первых двух и располагалась параллельно к ним. Сразу за ней шел стадион (вернее, просто относительно ровная площадка, на которой иногда можно было играть в футбол), а еще ниже стояла школа. Все строения находились на одном небольшом пространстве, поэтому выглядело все компактно. И как-то не так. Больше всего удивляло, что все четыре здания (три дома и школа) стояли как в пустыне, только вместо песка кругом был бескрайний пустырь. Нигде не было видно даже деревьев, сплошная неухоженная земля, превращающаяся от непрерывного дождя в болото. Я оглянулся еще раз назад, лесопосадка превратилась в еле видимую тоненькую полоску, как будто я не полкилометра прошел, а все двадцать. И как сюда люди подъезжают? Где хоть одна дорога? Самих людей тоже видно не было. В союзные времена недалеко от Г. располагались шахты с межконтинентальными ракетами, по крайней мере, мне это часто любил рассказывать дед, который был строителем на таком объекте. Может, это одно из этих мест? В любом случае, не самое лучшее место, где можно спрятаться от Анилегны до наступления Пасхи.

Я подошел уже вплотную к домам. У меня сжалось сердце. На торце ближайшего дома красной краской было написано — «Караганда 1982». Боже, это мой гарнизон! Именно эта надпись была на доме, в котором я жил с 1984-го по 1991 год и которую оставили военные строители из Казахстана. Впрочем, этого просто не могло быть хотя бы потому, что хабаровский гарнизон находится от городка Г. на расстоянии одиннадцати тысяч километров, а поэтому это такой же нонсенс, как и то, что моя мама умерла в 1969 году. Я тут же успокоил себя тем, что в таком случае справа от меня сейчас должен течь огромный Амур, а с трех других сторон располагаться бескрайняя тайга. Вместо тайги же был бескрайний черный пустырь, весь набухший от воды, а вместо Амура — все тот же пустырь, постепенно превращающийся в непролазное болото.

Из открытого подъезда дома выскочил кот и побежал в сторону школы.

— Тишка!

Я узнал в нем своего кота (черно-белый замысловатый раскрас было не перепутать!), который бесследно пропал еще в гарнизоне (я тогда убивался несколько недель, и мама принесла мне нового котенка, правда уже кошку — Катю). Кот остановился и, повернув на мгновение голову ко мне, снова побежал в сторону школы. Но этого мгновения мне хватило, чтобы прийти в ужас: у кота были выколоты оба глаза! Как у женщины в красном платье! Но, кроме выколотых глаз, я еще заметил шрам на носу кота. Когда-то отчим ударил Тишку сапогом и оставил резаный шрам на его морде.

Я остановился перед зияющей чернотой подъезда, из которого только что выскочил кот. Дождь не прекращался, а я все боялся сделать первый шаг по направлению к подъезду. Именно здесь я жил в восьмидесятые. На втором этаже. За первой дверью должна быть вторая, чтобы зимой сохранялось тепло. В холле слева — почтовые ящики. Затем маленький пролет направо, и сразу же первый этаж. На каждой площадке тоже дверь в коридор, за которой уже следуют квартиры. По четыре на каждом этаже. Лестничные стены синего цвета, коридорные двери зеленого. Я живу на втором этаже. Квартира номер 8. По крайней мере, так было в хабаровском гарнизоне. Я направился к подъезду.