Дальняя бомбардировочная... Воспоминания Главного маршала авиации. 1941-1945 - Александр Голованов

Всего в 1943 году ГВФ перевез, я говорю здесь только о фронтовых перевозках, 243,9 тысячи солдат и офицеров, 79,8 тысячи раненых, 28,7 тысячи тонн груза, из них 5,7 тысячи тонн боеприпасов. Самолеты ГВФ сбросили десантом 7089 человек, сделали полетов к партизанам 9770, из них 5027 полетов с посадкой в тылу врага. Доставлено 7248 человек и 2332 тонны груза, из них 2019 тонн боеприпасов и вооружения. Всего при полетах по спецзаданиям в тыл противника — Германию, Румынию, Чехословакию, Финляндию, Польшу и к партизанам в том году было переброшено 15,5 тысячи людей и 2438 тонн груза. Кроме этого, на фронты доставлено 424 тонны консервированной крови и сотни тонн медикаментов.

Личный состав Гражданского воздушного флота вложил огромный труд в дело разгрома врага, и можно лишь пожалеть, что до сегодняшнего дня (начало 1970-х годов. — Ред.) не нашлось ни одного писателя, историка, ни одного руководителя, который довел бы до народа, рассказал бы о той поистине героической работе, которая проделана личным составом Гражданской авиации в годы войны. Приведенные мной выше цифры только за 1943 год дают представление о работе ГВФ. Кроме того, внутри страны за этот же срок Аэрофлот перевез еще 169000 пассажиров, 36000 тонн груза и 1400 тонн почты.

К этому надо добавить 2147 самолетов, перегнанных для ВВС и АДД по ленд-лизу. 1724 пилота, закончивших летные школы ГВФ, поступили в боевую авиацию. Удивительно, как до сих пор все это лежит в архивах и не увидело света… В нескольких общих книгах, написанных о Гражданской авиации, вы найдете все, вплоть до перечисления дат отдельных полетов, а вот о ГВФ во время войны такой книги до сих пор нет. А жаль! Стоило бы написать такую книгу и на ней воспитывать молодое поколение.

Глубокой осенью 1943 года довелось мне поехать с Николаем Николаевичем Вороновым на один из фронтов, куда направил нас Верховный Главнокомандующий и где не совсем, как говорится, ладились дела. Я уже сейчас не помню той деревни, где размещался штаб фронта, но наше прибытие туда помнится мне и по сей день. Войдя в комнату начальника штаба, мы увидели сидящего генерала, склонившего над столом голову, которую он обхватил руками. Первое впечатление было — человек спит. Мы остановились посередине комнаты, глядя друг на друга, зная, как дороги минуты отдыха после напряженной работы, и в то же время еще не решив, что делать. Генерал поднял голову, увидел нас, быстро встал. По нему было видно, что он не спал, но вид его был уставшим и сильно озабоченным. Я с генералом знаком не был, а по приветствиям, которыми обменялся он с Вороновым, понял, что знакомы они друг с другом не первый день. Сильно озабоченный вид генерала встревожил и Воронова, который спросил: не случилось ли что-либо на фронте?

Оказывается, на фронте ничего особенного не произошло, а вот в штабе фронта происходят вещи совсем необычные. Оказывается, штаб завершил разработку операции, которая была не только утверждена командующим, но он принимал в ее разработке деятельное участие. Утвердив план операции, командующий уехал в войска, дав начальнику штаба указание приступить к проведению этого плана в жизнь. По замыслу требовалось провести перегруппировку войск, и начальник штаба приступил к отдаче необходимых на этот счет распоряжений.

Согласно плану некоторые армии должны были расстаться с определенными, находящимися еще в их распоряжении, частями и соединениями, другие армии, наоборот, должны были получить их. Однако, когда были получены из штаба распоряжения, оказалось, что некоторые командующие армиями передоложили эти вопросы лично командующему фронтом, который, будучи у них, изменил уже утвержденное решение, даже не сообщив об этом в штаб. В результате получалось, что, вместо того чтобы изъять части или соединения из одной армии и передать их в другие места, нужно было еще добавить в эти же армии войска, которых у фронта не было. Весь план, над которым длительное время работал штаб, превратился в ненужную бумагу, потеряв какую-либо значимость.

— Как тут можно работать? — обращаясь к Воронову, спросил генерал.

Ответа не последовало. Да его и не могло последовать без того, чтобы не вмешиваться в управление войсками фронта, не отменять уже принятые решения командующего.

Начальником штаба фронта, так переживавшим за проделанную, но не осуществленную на деле работу, оказался генерал В. В. Курасов[99], с которым мне пришлось познакомиться в столь малоприятной обстановке. Поговорив немного, не касаясь только что описанной сцены, мы вышли и отправились в отведенные нам дома. Шли мы с Николаем Николаевичем молча, видимо думая об одном и том же. Прошло уже более двух лет войны, и, конечно, то, что могло быть в сорок первом, безусловно, недопустимо было в сорок третьем. Я знал, что этот командующий фронтом уже не один раз перемещался с места на место, но результат пока что был один и тот же. Куда-то его переместят отсюда?.. Вряд ли он со своим стилем работы долго удержится здесь.

— Не завидую я начальнику штаба при таком командующем, — как бы отвечая на мой вопрос, сказал Воронов.

Надо сказать, что Курасов после войны был начальником Высшей Военной академии имени К. Е. Ворошилова, а для занятия такой должности нужны, как правило, светлая голова и немалый боевой опыт. Уж у кого, у кого, а у Курасова было во время войны достаточно всякого опыта, в том числе и вышеописанного. Однако, как мне кажется, и такой опыт в военном деле иметь тоже неплохо. По крайней мере, на практике знаешь, к чему он приведет, и вторично, если, конечно, у тебя голова на плечах, вряд ли будешь его повторять. Вскоре этому командующему в какой уже раз пришлось распроститься со своим начальником штаба и переместиться в другое место. В командование войсками фронта вступил генерал И. X. Баграмян[100]. Но я забежал здесь несколько вперед.

Пробыв всего несколько дней с Н. Н. Вороновым, я был срочно отозван в Москву. Аэродромов поблизости не было, и решили мы ехать на вездеходе. Все время шли дожди, дороги развезло, и продвигаться возможно было только по настилам, сделанным из деревьев. Большая часть времени ушла на то, чтобы добраться до шоссе (сейчас оно называется Минским) где-то возле Смоленска. В общей сложности добирались мы до Москвы почти сутки.

Приехав рано утром и приведя себя в порядок, зная, что в ранний час вряд ли кто мной будет интересоваться, я решил съездить навестить свою жену. У нас родилась дочка, но видеть мне ее еще не довелось. Уезжая из штаба, я оставил номер телефона, сказав офицеру Евгению Усачеву, чтобы сейчас же меня вызвал, если спросят. Кто мог меня спросить, по работе со мной он уже знал. Исполнительность его всегда была безупречной, и я спокойно покинул штаб.