Прелюдия к убийству. Смерть в баре - Найо Марш

– Ну что ж, – вздохнул Аллейн и потянулся, разминая затекшие конечности. – Кое-что мы узнали, но давайте еще раз коротко пройдемся по списку фигурантов. Итак, что нам известно о молодом Помрое?

– Об Уилле? Да, как-то мы о нем подзабыли, – сказал Харпер, вновь открывая папку и устремляя взгляд на нужную станицу. Аллейну, впрочем, показалось, что он ничего не читал и шпарил все по памяти. – Уилл Помрой, – произнес Харпер, – сказал, что ему не нравится мистер Уочмен. Но никак этого не обосновал. Позже мистер Пэриш припомнил, что они поссорились из-за мистера Леджа. Уиллу, видите ли, не понравилось предвзятое отношение к нему мистера Уочмена. Уилл же беззаветно предан друзьям и считает мистера Леджа своим лучшим другом. Собственно, никакой ссоры и не было, если разобраться – джентльмены, что называется, просто обменялись колкостями. Тем не менее Уилл, похоже, развил в себе по отношению к мистеру Уочмену стойкую неприязнь или даже отвращение.

– Понятно. А как насчет молодой леди? Кажется, ее зовут мисс Децима Мур, если я ничего не путаю. Что мы знаем о ней?

– Ничего особенно интересного. Девушка – дочь местного фермера и водит компанию с Уиллом. Ее отец – старый Джим Мур с фермы «Кэрри Эдж». Маменька же претендует на звание «дама из общества». Она не местная и никак не может простить своему мужу, что тот привез ее в деревню, где, по ее мнению, приличное общество полностью отсутствует. А поэтому отправила Дециму учиться в колледж при Оксфорде, который девушка с успехом закончила, но привезла с собой всякого рода идеи, заделалась «красной» и записалась в члены Левого движения Кумби. Имела обыкновение вступать с покойным в споры о политике, но это, пожалуй, и все.

Аллейн некоторое время рассматривал свои красивые длинные пальцы.

– Стало быть, мы обсудили пятерых фигурантов. Или шестерых, если считать старого Помроя. Кто там у нас еще остался? Если не ошибаюсь, ее милость мисс Вайолет Дарра и мистер Джордж Нарк. Так?

– Об этих можно забыть, – заметил суперинтендант, вновь подключаясь к разговору. – Ее милость Вайолет – старая дева из Ирландии, помешанная на созерцании красивых видов и акварельной живописи. Правда, она находилась в баре, когда все произошло, но сидела у камина и писала письма. Я навел о ней справки, и все сказанное мной ранее подтвердилось. Есть одна особенность: говорит по-английски с чудовищным ирландским акцентом. В остальном – ничего интересного. И разумеется, она не убийца. Как и старый олух мистер Джордж Нарк. Ему не хватит духа и смекалки даже для того, чтобы убить мокрицу. Нести чушь – вот его главная отличительная черта.

– Скажите, сколько из упомянутых нами фигурантов все еще находятся в Оттеркомби?

– Все до одного.

– Вот как! – воскликнул Аллейн. – Неужели никому из них не захотелось убраться оттуда, когда дознание закончилось? Признаться, я думал, что…

– Все бы так подумали, – согласился Харпер. – Но мистер Кьюбитт, похоже, начал там несколько новых картин, которые обязательно хочет дописать. А поскольку одна из них – портрет мистера Пэриша, тот, ясное дело, тоже не спешит с отъездом. Кроме того, они ждали похорон, которые состоялись на местном кладбище. Ведь у мистера Уочмена не было близких родственников, кроме его кузена, а мистер Пэриш решил, что покойному понравилась бы его идея относительно могилы на берегу моря. Так что все, кто хотел проводить мистера Уочмена в последний путь, приехали сюда из Лондона. Как и стряпчие, занимавшиеся делом о наследстве. Вы бы только видели, сколько цветов они привезли! Еще одно море! Ну а когда все закончилось, мистер Кьюбитт как ни в чем не бывало вернулся к написанию своих картин. Железный парень, надо признать, этот мистер Кьюбитт. Ничто не может отвратить его от намеченного замысла.

– Как по-вашему, сколько еще времени они проведут в Оттеркомби?

– Полагаю, еще неделю. С самого начала речь шла о трех неделях. Ведь Уочмен, Пэриш и Кьюбитт были здесь и в прошлом году и тоже провели три недели в Оттеркомби. А с того момента, когда умер Уочмен, миновали две. Все это время частный бар был закрыт для посетителей. Мы снимали там отпечатки пальцев, фотографировали, брали кое-какие образцы на анализ. В вещах и карманах покойного ничего любопытного не нашли. За исключением пачки заморских сигарет, которые он курил. Если не ошибаюсь, они назывались «Даха», но из этого факта трудно извлечь что-то полезное, не правда ли? Кроме того, мы изучили и задокументировали все его передвижения и в день приезда, и после. Так, установлено, что он приехал в четверг вечером, и в этот вечер уже никуда из «Плюмажа» не выходил. В первой половине дня в пятницу отправился на прогулку, но куда ходил и где побывал, мы так и не установили – за исключением того, что он прошел сквозь тоннель. Во второй половине дня после ленча поднялся к себе в комнату, где довольно продолжительное время писал письма. Домоправительница миссис Ивс застала его спящим, когда в 3.30 пополудни зашла в комнату, чтобы задернуть шторы. Мистер Кьюбитт видел его часа в четыре вечера, когда возвращался с пристани после того, как закончил писать этюд. Спустился в 5.15 или около того в частный бар, где и находился вплоть до самой своей смерти. Полагаю, мы вряд ли пропустили что-то важное.

– Нисколько в этом не сомневаюсь.

– Знаете что? – Взгляд Харпера немного потеплел. – Это чрезвычайно таинственное преступление. И в нем есть нечто мистическое. Ведь большинство рутинных дел раскрываются посредством таких же рутинных действий, совершаемых полицией. Главное – в точности следовать всем положенным инструкциям и предписаниям, и когда пройдет какое-то время, дело раскроется словно само собой. Это как готовить суп – положишь в кастрюлю все необходимые ингредиенты – и ждешь, когда он сварится. Может, этот принцип и тут сработает, но как бы то ни было, это настоящая загадка. И я рад, что это не несчастный случай, хотя и не могу доказать. И когда авторитетные люди заявляют мне, что на стрелке обнаружены следы цианида, а мистер Уочмен умер от присутствия цианида в крови, я говорю себе: «Вот оно – орудие, которое его убило». При этом, однако, выясняется – кстати, мое собственное расследование это и установило, – что из шести фигурантов этого дела ни один не мог им воспользоваться. Но я испытываю от осознания этого не разочарование, а, наоборот, некое странное удовлетворение. Потому что появилась тайна, мистическая загадка, если угодно, которую необходимо разрешить. Ведь стрела, как ни крути, была отравлена, не так ли? А помимо яда, стоявшего в шкафчике, имелась еще одна емкость с ядом, совсем маленькая, фарфоровая – та, что поместили в крысиную нору. Я ее специально оставил там, чтобы вам показать. Таким образом, в моем распоряжении оказались два разных сосуда с ядом одного и того же сорта. А у Абеля, повернутого на антисептике, имеются несколько фарфоровых баночек с цинковой мазью. Ну и несколько пустых. И самое главное: количество яда, отлитого из флакона, который изначально, по словам Ноггинса, был полон, превышает на четверть унции объем фарфоровой баночки, помещенной в крысиную нору. При этом Абель клянется, что налил ее до краев. Она и впрямь оказалась полной, когда мы увидели ее.

– Полной? – переспросил Аллейн с металлическими нотками в голосе. – А когда вы ее увидели?