Последняя тайна Храма - Пол Сассман

Израильтяне снова посовещались, затем стриженый перекинул автомат на плечо, встал на колени спиной к выступу и начал карабкаться вниз по одному из стержней подъемника. Через полминуты послышался шум заработавшего механизма, а вскоре показался и сам боевик – он медленно поднимался к краю уступа. Поравнявшись с товарищами, он отключил двигатель, и, по кивку Хар-Зиона, четверо мужчин шагнули на платформу. Их командир кивнул еще раз, и платформа, содрогаясь и скрипя давно не смазанными шарнирами, начала опускаться, пока не остановилась у основания пещеры.

Халифа остался наверху вместе со сторожившим его мужчиной, железной хваткой сжимавшим руку инспектора и приставившим ему автомат к уху. Внизу Бен-Рой ворочал прижатой к земле головой, пытаясь разглядеть, что происходит. Лайла вышла прямо на середину пещеры и приподняла «шмайссер», как бы преграждая путь сошедшим с платформы людям. Халифа старался привлечь ее внимание, чтобы предостеречь от глупостей, но она ни на мгновение не спускала взгляда с Хар-Зиона. Какое-то время их глаза – серые и тяжелые, как гранит, у него, изумрудно-зеленые и дерзкие у нее – были словно прикованы друг к другу; затем с коротким кивком Лайла отдала автомат подчиненному Хар-Зиона и, смахнув кровь с разбитого носа, отошла в сторону.

– Однако вы не особенно торопились.

Для Халифы ее слова прозвучали слишком неожиданно – он не сразу сообразил, что они значат. А когда понял, открыл от потрясения рот. Бен-Рой также не смог сразу оценить роковой смысл этой короткой фразы. Он упорно выкручивал шею, наблюдая за разыгрывавшейся на его глазах сценой, корчил причудливые гримасы, пока, наконец, на лице его не застыло ужасное сомнение в реальности происходящего.

– О Господи, – пролепетал Арие, прикрыв глаза и прижавшись лбом к холодным камням. – О Господи, только не это.

Пролежав так несколько секунд, он медленно встал на колени, затем на ноги и остался на месте, пошатываясь, словно в дурмане. Лайла отошла назад и стояла теперь рядом с израильтянами. Оглянувшись на Халифу, она слегка покраснела: то ли от стыда, то ли по какой-то иной причине. Бен-Рой уже не смотрел на нее, все его внимание теперь было обращено на Хар-Зиона.

– Палестинцы разучились действовать так же слаженно, как прежде, – глухим голосом сказал Арие. – Ни одна их подпольная ячейка не смогла бы одна создать ничего подобного такому безукоризненному механизму, как «Братство».

Все происходило настолько стремительно и неестественно, что Халифа еще не мог найти подходящее объяснение этой безумной сцене.

– Не понимаю, – пробормотал он, глядя то на Бен-Роя, то на Лайлу, то на Хар-Зиона. С лица израильского полицейского сошла краска, оно стало прозрачно-белым, как мореный алебастр.

– Все как я говорил, Халифа. Она работает на аль-Мулатхама. Вербует для него смертников, пишет лживые статейки. Все так и есть, как видишь. Только одно я упустил. – Он сжал кулаки, не спуская глаз с Хар-Зиона. – Похоже, аль-Мулатхам убивает своих собственных соплеменников.

Халифе вновь потребовалось немало усилий, чтобы уследить за сказанным.

– Ты хочешь сказать, что…

Бен-Рой задрожал всем телом.

– Он и есть аль-Мулатхам. Это он нанимает смертников, это он организует теракты. Арабские смертники и их израильский командир. Он – людоед, пожирающий собратьев!

Халифа не верил своим ушам. Ни в одном кошмаре не могло ему привидеться, что человек способен на такие низости. Тем временем Бен-Рой, издав дикий, пронзительный вопль, бросился вперед. Мощный и коренастый, он все же был очень изможден и к тому же страдал избытком веса, так что охранникам Хар-Зиона не составило особого труда двумя хирургически точными движениями вырубить его: один с силой вонзил дуло автомата полицейскому в живот, другой, когда он скорчился от боли, стальной хваткой сдавил его шею. Сердце Халифы сжалось от злости и беспомощности, а Лайла потупила глаза, еще больше покраснев.

– Почему? – прохрипел Бен-Рой, пытаясь глотнуть воздуха и высвободиться из обхвативших его ручищ. – Бога ради, почему?

Хар-Зион усиленно двигал плечами, пытаясь смягчить невыносимый зуд в местах многочисленных ожогов.

– Чтобы спасти наш народ, – холодно ответил он.

– И перебить его?

– Просто доказать раз и навсегда, что с арабами мир невозможен. Что они стремятся и всегда стремились уничтожить нас, а наш единственный шанс – отвечать им тем же.

Бен-Рой брыкался изо всех сил, но вырваться не удавалось.

– Это ты убил ее! – задыхаясь, выпалил он. – Мерзкая тварь, ты убил ее!

Хар-Зион продолжал вращать плечами, не меняясь в лице.

– Я бы никогда этого не сделал, если бы был возможен иной путь. Однако иного пути нет, а наш народ должен знать, кем являются на самом деле арабы.

– Тебе мало ХАМАС? – прорычал Бен-Рой. – Или «Исламского джихада»?

– К сожалению, мало.

– К сожалению?

– Да, к сожалению, – сказал Хар-Зион, и в первый раз за все время его голос слегка дрогнул. – К сожалению, потому что сколько они ни убивают, мы упрямо вбиваем себе в голову: стоит начать переговоры, ну, может, уступить чуток здесь и там, – и все будет прекрасно, и никто больше не тронет нас и наших детей.

– Да ты просто свихнулся!

– Нет! – отрезал Хар-Зион с уже нескрываемым раздражением. – Это те, кто желает компромиссов и уступок, свихнулись. В свое время такое миротворчество привело к печам Освенцима и Бабьему Яру. Но мы не учимся на уроках прошлого. Мы в который раз повторяем главную ошибку евреев, которые испокон веков убеждали себя, будто гоям можно доверять, будто с ними можно дружить и будто они не хотят во что бы то ни стало загнать нас в газовые камеры и стереть с лица Земли!

Он говорил все громче; слова, словно пули, вылетали у него изо рта.

– Нам не нужны переговоры, международные конференции, планы урегулирования – этот балаган нам не поможет. Мы выживем, только если наполнимся лютым гневом, тем гневом, который не покидал нас в самые мрачные периоды прошлого. Только в гневе, только в ярости наше спасение. И для этого нам был нужен аль-Мулатхам.

Лоб его покрылся потом, тело гудело и ныло, как бывало всегда, когда он не смазывал кожу успокоительным бальзамом. Бен-Рой уже не пытался вырваться; тусклыми, пустыми глазами он смотрел на Хар-Зиона; губы у него беспрестанно двигались, он будто не мог подобрать слов, чтобы выразить всю глубину своего презрения.

– Мозер , – прошептал он наконец. – Родеф[86].

Хар-Зион поджал губы и махнул защищенной перчаткой кистью стриженному «под ежик» мужчине, который молча подошел к Бен-Рою и, даже не отводя для разгона руку, ударил его по почкам.

– Аллах акбар, – еле слышно произнес Халифа, морщась и беспомощно сжимая кулаки.