Темное наследие - Александра Бракен

Мое сердце тревожно засбоило, когда входная дверь со скрипом отворилась.

– Ну, думаю, я – не единственная причина, – проговорила я, отступая в сторону.

Лиам, хромая, вышел на крыльцо и вцепился в перила. Он пытался сдержать эмоции, но его челюсть двигалась взад-вперед. Толстяк выпрямился, одернул свой и без того безупречно на нем сидевший свитер и слаксы.

Я еще немного попятилась: «Надеюсь, что мне не придется тащить их друг к другу?»

Но вот Толстяк протянул к Лиаму руки.

– Ну же, – мягко сказал он. – Не сопротивляйся урагану.

Слабаяулыбка осветила лицо его друга.

– Только если ты на этот раз обещаешь меня не бросить.

– Только если ты пообещаешь, что мы перестанем говорить дурацкими эвфемизмами, – проворчал Толстяк, – и дашь посмотреть на жуткую рану, которую ты ухитрился заиметь.

– Ладно, ладно, – ответил Лиам. – Заходи. Можешь повозиться со мной немного.

Толстяк поднялся по ступенькам и подставил плечо под руку Лиама, который раскрыл ему объятия, делая вид, что хочет того поддержать.

– Честно говоря, если бы ты был немного поосторожнее…

– Наконец-то, – прошептала я, поднимаясь следом за ними, – они снова вместе.

Через полчаса к дому примчалась Вайда. Она засигналила так громко, что заглушила даже погромыхивание грозы, которая надвигалась с горизонта.

– Поездка по этой долбаной пустыне под названием Оклахома была просто вишенкой на семислойном торте из говна, – оповестила всех она, входя в дом.

У Макса изо рта вывалился кусок хлеба.

Я пришла в себя первой, быстро закрыла за ней дверь и подхватила меньшую из двух сумок, которые она тащила.

– Слава богу, с тобой всe в порядке, – сказала девушка, когда я ее обняла. – Стоило бы вздуть тебя как следует за то, что пришлось гоняться за тобой по всем этим клятым зонам. Мне было действительно сложно делать вид, что я тебя ненавижу.

– Постараюсь учесть это в следующий раз, когда меня обвинят в терроризме, – сухо ответила я.

Она обхватила меня рукой за шею.

– Выглядишь как чертов бездомный панк. Круто смотрится.

– И тебе тоже привет. – И я кивнула на сумки, которые Вайда поставила на пол. – Что там?

– Остатки моего терпения и несколько штурмовых винтовок.

Толстяк встал, намереваясь ее поцеловать, и, к моему удивлению, она не стала сопротивляться. Потом она, прищурившись, осмотрела его, пытаясь сохранять невозмутимый вид.

– Почему ты выглядишь так, будто пропустил автобус на научную выставку?

Парень опустил глаза.

– Ты же сама купила мне этот свитер.

– Но не для того, чтобы носить его с этой жуткой рубашкой!

Лиам сдавленно усмехнулся, и Вайда уставилась на него своими темными глазами.

– И даже не думай смеяться. Ты сам выглядишь так, будто жил в канализации и кормился исключительно крысиным мясом.

– Прошло три года с тех пор, как ты обозвала меня уродом, – радостно произнес Лиам и встал, с усилием оттолкнувшись от своего кресла.

Напускное ехидство мгновенно сошло на нет, когда Вайда увидела, с каким трудом он передвигается.

– А это Приянка, Макс и Рембо, – представил ребят Лиам. – Наши новые приятели.

Роман собрался было поправить его, но Вайда подняла ладонь.

– Нет уж. Не важно, как тебя на самом деле зовут. Теперь ты Рембо.

– Это Роман, – возразила я, покачав головой.

– Спасибо, – пробормотал он.

Пока мы разговаривали, парень сидел весь сжавшись. Его молчание напомнило мне, как сложно оставаться просто свидетелем, когда близкие люди говорят о чем-то своем.

– Вступительную часть считаем закрытой, – подытожила Вайда.

Они с Толстяком уселись на полу, замыкая полный круг. Прикончив последнюю бутылку апельсинового сока, Макс икнул и похлопал себя по животу. Пустая емкость присоединилась к еще двум таким же на кофейном столике.

Мы с Приянкой принялись по очереди рассказывать моим друзьям нашу историю, то и дело останавливаясь, чтобы Роман или Макс присоединились тоже. К тому моменту, как мы дошли до тела девочки в Батон-Руж, все трое – даже Толстяк и Лиам – погрузились в потрясенное молчание. Когда я описывала Бездну, Толстяк и Вайда были раздавлены услышанным.

– Можешь сказать прямо, – с болью в голосе произнес Толстяк, взглянув на Лиама. – Ты был прав.

Но Лиам в ответ лишь провел рукой по лицу и прижал ее к глазам, качая головой.

– Какое это имеет значение, если страдают дети. К тому же я был прав не во всем. Вы все хорошо поработали – уверен, что мир обходился бы с нами чертовски хуже, если бы не вы. Просто обстоятельства с самого начала были не в нашу пользу, и мы доверяли этим людям больше, чем они когда бы то ни было собирались доверять нам.

– Если Бездна получает правительственное снабжение, значит, они расширяют программу. Я никогда бы не подумал, что Круз может быть настолько безответственной. – Толстяк посмотрел на Макса, который уставился на не горящий камин. – Прости, что тебе пришлось через это пройти. Мы с этим разберемся.

– Она не безответственная. Она в отчаянии, – ответила я. – Верить в то, что для кого-то твои интересы окажутся ближе, чем его собственные, глупо. И все это знают. Но мы все равно это делаем, потому что продолжаем надеяться. Надежды одних всегда разбиваются о задачи других.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – кивнул Толстяк. – Но если мы перестанем пытаться честно сотрудничать с правительством, остатки сочувствия к нам выветрятся очень быстро. Если мы начнем бороться с властями, в нас увидят настоящую угрозу, и тогда Бездна окажется лишь началом.

– Но признайся, что ты тоже сомневался в системе, иначе ты сообщил бы мне, что Руби пропала, – перебила его я, вложив в эти слова намек на его предательство. – Ты подозревал, что власти имеют доступ ко всему: нашим сообщениям, телефонным звонкам. И что наши разговоры тоже прослушиваются. Ты не сказал мне, потому что знал, что случится, если они каким-то образом найдут ее первой.

– Мы не могли позволить ФБР или Защитникам узнать, что мы связались с сетью Детской лиги или что мы по-прежнему поддерживаем связь с Руби, – сказала Вайда. – И если ее схватили власти и отправили в какую-то секретную тюрьму, мы не хотели их спровоцировать, чтобы они спрятали ее туда, где мы точно не сможем ее найти.

– Боже, – побледнев, выдохнул Лиам.

Я увидела, как лицо Толстяка исказилось от ужаса, гнева и тоски – все сразу. Я сама уже столько дней мучилась тем же. Только теперь я поняла, в чем его суть.