Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров - Виктор Мережко

— Так ты и есть та самая Сонька Золотая Ручка? — спросил градоначальник, с недоверием глядя на сухонькую измученную женщину.

Воровка усмехнулась, тихо, с достоинством ответила:

— Я и есть та самая Сонька.

Щеки ее были впалы, лицо покрывали мелкие, глубоко въевшиеся морщины, и лишь глаза оставались молодыми, живыми, здравомыслящими.

— Не похожа, — произнес градоначальник. — Про тебя сказывали будто про писаную красавицу, — махнул он толстой короткой ладонью. — Подойди.

Воровка подошла.

— Хоть знаешь, куда тебя везут и за какие грехи?

— Знаю. Везут на Сахалин. А грехи? — Она задумалась. — Все мы грешны. И каждый из нас должен искупать чужие грехи. Может, я буду искупать именно ваши, господин градоначальник.

Тот расхохотался.

— Остра, стерва, на язык. — Повернулся к стоящему сзади священнику, жестом попросил что-то. Батюшка передал ему Библию, и градоначальник протянул Книгу воровке.

— Возьми. Книга полезная.

— Я иудейка.

— Бери. Иисус тоже был не из русских. Эта книга для всех и про все. Дорога тебе предстоит длинная, не меньше полугода. Так что попробуй изучить поосновательнее.

Сонька взяла Библию, наклонилась, поцеловала градоначальнику руку:

— Благодарю, — и молниеносным движением вытащила из его брючного карманчика золотые часы с цепью. Распрямилась, едва ли не лучезарно улыбнулась всей знати. — Живите спокойно. Сонька больше тревожить вас не будет.

Сделала прочь пару шагов, неожиданно вернулась.

— Вы, господин градоначальник, сделали мне любезный подарок. Позвольте, я вам отвечу тем же.

Градоначальник удивленно пожал плечами:

— Мне… подарок? Попытайся…

Сонька достала из кармана платья украденные часы с цепью, протянула ему. Он некоторое время удивленно рассматривал собственную вещь, затем громко расхохотался.

— Поверил! Теперь определенно поверил, что ты и есть Сонька Золотая Ручка! Молодец!

* * *

«Ярославль» начал медленно отчаливать, и толпа, плотно усеявшая набережную, дружно махала уходящим в дальнее плавание узникам и в первую очередь знаменитой воровке.

На корабле узники дружно запели:

Прощай, Одесса,

Прощай карантин.

Меня засылают

На остров Сахалин.

В толпе на Карантинном моле плакали.

* * *

Корабль шел в бесконечном водном просторе, и негде было остановить взгляд. Палило солнце, отблески от воды били по глазам.

«Ярославль» уходил все дальше. Было понятно, что обратной дороги больше не будет ни у кого из арестантов.

* * *

Стояла невыносимая жара. Солнце жгло плечи, лицо, самую макушку головы. Изредка налетал спасительный ветер, но длилось это совсем недолго, и снова люди в клетках оставались один на один с палящим солнцем.

Сонька сидела в самом углу клетки, ни на кого не обращая внимания. Смотрела на бескрайнюю водную гладь и, казалось, не чувствовала изнуряющего пекла.

* * *

Высоченные волны набрасывались на корабль с такой силой и страстью, что начинало казаться: корабль не выдержит этих ударов и в любую минуту может пойти ко дну.

Несмотря на то, что клетки были прочно прикованы к бортам судна, от качки их двигало. Волны поднимались выше самого корабля, тяжело и холодно обливали находящихся в клетках узников.

Сонька, вцепившись в прутья, стояла с широко раздвинутыми ногами, стараясь любым способом удержаться, не упасть. Смотрела на бушующую морскую даль, и ни единого звука не срывалось с ее губ.

Некоторые женщины также держались за прутья, зато другие от отчаяния, тошноты, измотанности катались по мокрому полу, прося у Господа помощи, снисхождения, смерти.

Несколько конвоиров, которым по службе следовало наблюдать за узницами, стоически не уходили с положенных мест. Иногда они бросались к клеткам, криками и ударами палок заставляя женщин не поддаваться панике, не пытаться что-то сотворить над собой.

По палубе носило мокрую изодранную Библию…

На Сахалине уже вовсю гуляла поздняя осень.

В тот день, когда «Ярославль» причаливал к Александровскому Посту, погода выдалась крайне неблагоприятная. Штормило до такой степени, что волны высотой не менее трех метров налетали на волнорезы, разбивались о них на более мелкие и в таком виде яростно выкатывались на берег.

Корабль долго прибивался к причалу, его ловили и поджимали буксиры, наконец зачалили. Прихватили могучими канатами и бросили трап. На корабль сначала поднялась команда охранников из двадцати человек, выстроилась вдоль трапа, и только после этого на берег осторожно стали сходить измученные полугодовым походом заключенные.

Сонька покинула судно в числе прочих. За эти невыносимо тяжелые полгода она сдала еще больше — со стороны походила на маленькую сутулую старушку, хотя при этом держалась прямо, достойно, чуть ли не высокомерно. В руках у нее не было никаких пожитков, а лишь маленький узелок с бабьими принадлежностями.

Прибывших узников выстроили в длинную колонну и повели в сопровождении охранников и собак по скованной первыми морозами земле в сторону виднеющегося поселка, Александровского Поста.

* * *

Этот поселок мало чем отличался от того, где Сонька побывала год тому. Такие же бревенчатые бараки, окруженные тайгой, те же бродячие собаки, те же замученные лица поселенцев.

Новеньких, а их было не более сотни, остановили на небольшой поселковой площади, и моложавый бодрый прапорщик Солодов, начальник конвоя, громко прокричал:

— Арестанты, слушать сюда! Вы — каторжане, хоть и вольнопоселенные. Но вольное поселение вовсе не означает, что жить можно без правил и присмотра. Здесь еще интереснее, чем в любой тюрьме! И правило здесь одно — полное послушание властям. За невыполнение оного виновные будут подвергаться жестоким экзекуциям, вплоть до наказания палками. После этого, бывало, человек харкает кровью целый год. Также у нас имеются холодные карцеры, где в зимнее время дохнут даже крысы, а человек тем более. — Прапорщик помолчал, глядя на уставшие мрачные лица вновь прибывших, продолжил: — Теперь о работе. Мужикам надлежит валить лес и готовить его к отправке на материк. Баб же, пока не вдарили морозы, будем гонять на золотые прииски, где они своим непосильным трудом будут пополнять казну государства Российского!..

* * *

Барак оказался двухэтажным, неожиданно теплым и даже уютным.

Соньку, как самую уважаемую, пропустили в комнату первой, она неторопливо оглядела все углы, молча показала на кровать возле печки.