8-9-8 - Виктория Платова

Слово, такое же англизированное, как и blowjob, малоупотребительная «уве добле» использована по назначению, ответа от Васко в очередной раз не последовало. Но Габриелю и не нужен ответ: ответ означал бы начало диалога, а он намерен сконцентрироваться на монологе, на рассказе о радиоастрономе, продавце книг, писателе.

— Весь прошлый уик-энд я писал. И всю прошлую неделю тоже. Целый год я только то и делаю, что пишу. Хочешь знать о чем?

Проклятый манекен ни о чем не хочет знать, он пялится и пялится на противоположную стену, красивыми бессмысленными глазами.

— Я еще никому не рассказывал, но почему-то тебе мне очень хочется рассказать… Быть может, ты выслушаешь меня и дашь дельный совет. Со стороны всегда виднее, не так ли?

Со стороны манекена виден только плющ, разросшийся до невозможности, растопыривший ползучие стебли. Такой же разветвленной выглядит история Габриеля. Он начинает. издалека, с того момента, как был радиоастрономом, но в какой-то момент понял, что звезды интересуют его намного меньше, чем люди. Он знакомился с людьми, самыми разными; временами — с иностранцами (русских среди них еще не было, Васко и ее сестра Мика — первые). А по-настоящему понять иностранца можно лишь после того, как посетишь его родину, — вот он и стал путешественником и объездил полмира. Полмира, конечно, еще не дают представления о мире в целом, но дают представление о том, как он может быть огромен: самолеты, поезда, корабли, автобусы пересекают страны и континенты, гостиницы сменяются кемпингами, кемпинги — придорожными мотелями, а иногда и этого нет, приходится ночевать в совершенно неприспособленных для ночлега местах, в хижинах, палатках, под открытым небом. Поезда и автобусы гораздо предпочтительнее кораблей и самолетов, в основном — из-за пейзажа за окном. Когда летишь на самолете или плывешь на корабле, пейзаж не дает себе труд сменяться на протяжении долгих часов. Но и здесь твой покорный слуга, Васко, нашел выход: он занялся чтением. Сколько же замечательных книжек прочел он в пути! И это лишь укрепило его детские представления о том, что хорошие книги делают человека лучше, помогают ему разобраться в хитросплетениях жизни, опекают и направляют его. Нет ничего благороднее, чем знакомить людей с хорошими книгами, вот Габриель и стал продавцом книг, но путешествия при этом не забросил и нет-нет, да и поднимет голову, чтобы увидеть звезды…

Приступая к главе о писательстве, Габриель вместе со стулом придвигается к Васко еще сантиметров на двадцать, но начать повествование не удается: Алехандро, и до этого периодически заглядывавший в patio, стоит теперь в проеме двери и манит Габриеля пальцем.

— Что случилось? — спрашивает Габриель, подходя к Алехандро.

— Что случилось? — мрачным эхом откликается уборщик и сторож. — Что ты задумал?

— Ничего. Мы просто разговариваем с Васко. Разве это запрещено?

На лице Алехандро, до сих пор исполненного решимости выкинуть Габриеля из patio, как щенка, появляется выражение беспокойства: он явно не знает, как поступить.

— Если бы она не захотела слушать меня, — продолжает напирать Габриель, — она бы встала и ушла. Разве не так?

— Я должен сказать хозяйке…

«Я должен сказать хозяйке» — это именно те неприятности, которых опасался Габриель. Правда, наступившие несколько раньше, чем он предполагал.

— Сказать хозяйке? Ради бога.

— Я скажу. А тебе лучше пока не приближаться к ее сестре.

— Хорошо.

Пятясь задом, Алехандро исчезает за дверью, оставив Габриеля в состоянии приглушенной ярости: он не успел сделать ни одной подводки к дневнику Птицелова, а уже возникли проблемы. Что, если Снежной Мике не понравится настойчивость Габриеля в отношении сестры и она потребует, чтобы новоиспеченный писатель оставил Васко в покое? В этом случае Габриелю придется смириться и искать кого-то другого в качестве слушателя. Или искать засранца Пепе, но где его найдешь? Там, где приехавшие в Город японцы стряхивают капли сока с безнадежно испорченных брюк. Там, где девушки визжат от того, что юбки их оказались задранными, там, где оскорбленные калеки посылают проклятия небесам. Там, где скрежещут тормозами автобусы. Но подобные прискорбные события с завидной периодичностью происходят то здесь, то там — Город Габриеля, как и любой другой город, заполнен маленькими засранцами. Они вездесущи и неуловимы.

А самый вездесущий и неуловимый — ублюдок Пепе, гореть ему в аду!..

Но сгореть в воображаемом Габриелем аду Пепе не успевает: из-за дверей появляется спина Алехандро с водруженным на нее легким креслом с подлокотниками: такие стоят в ресторанном зале и никогда не выносились в patio, и зачем это Мике понадобилось менять интерьер?

— В кресле вам будет удобнее, — поясняет Алехандро.

Почтительности в его голосе не прибавилось, но бесцеремонное «ты» сменилось на «вы» — не иначе, как под влиянием хозяйки. Милая, милая Мика! Несмотря на занятость, несмотря на огромное количество людей, которые добиваются ее расположения, она все же запомнила разговор с Габриелем. Она запомнила, каким трогательным он был в желании хоть чем-то помочь ее сестре, каким состраданием было наполнено его сердце. Она верит Габриелю и надеется на чудо. Чудо воскрешения, чудо возвращения к жизни той, что утратила интерес ко всему и, похоже, безвозвратно. А для того, чтобы чудо произошло, — все средства хороши, и внимание к Васко симпатичного испанца далеко не последнее из них. Милая, милая Мика! Ты могла стать препятствием, но оказалась союзником, разве это не замечательно?

— Если вам что-то понадобится…

— Ничего не понадобится, — бодро заявляет Габриель.

— Кофе или что другое… Перекусить… Я буду поблизости.

— Спасибо, Алехандро.

Вдохновленный поддержкой извне, Габриель помогает Алехандро установить кресло в непосредственной близости от кресла Васко, теперь речь идет не о восьмидесяти сантиметрах, разделяющих их, а о шестидесяти пяти или даже шестидесяти.

Габриель снова чувствует себя радиоастрономом в прошлом, продавцом книг в настоящем и писателем в будущем, так на чем мы остановились, Васко?

На писательстве.

Ага.

Эта мысль зрела во мне долгие годы, Васко, и слова привлекали меня не меньше, чем люди. Возьмем, к примеру, самые простые: «я», «она», «кожа», «трогать», «волосы». Сами по себе они несут минимум информации, но, сложенные вместе и подчиненные единому замыслу, они могут заставить смеяться, плакать, испытывать ужас или любовное томление любого человека. Ну… почти любого. В истории, которую я собираюсь рассказать, они тоже присутствуют. Тебе самой придется решить, какие именно чувства они вызывают. Мне важно это знать, чтобы двигаться дальше. Ну, ты готова?

Манекен Васко не меняет позы. И не сменит ее, сколько бы вопросительных знаков ни поставил Габриель в конце предложения, к каким бы чувствам он не взывал. Вряд ли она (в ее нынешнем состоянии) способна отличить слезы от смеха и ужас от любовного томления. К тому же она скорее всего не владеет испанским, по в ситуации с дневником Птицелова это даже к лучшему. Габриель сольет дневник в безответную Васко, как сливают куда ни попадя застоявшуюся дурную сперму во время просмотра порнофильма. После этого останется лишь обтереться освежающей салфеткой с дезодорирующим эффектом — и все. Дело сделано.