Потерянный альбом - Эван Дара

смену и по субботам; но в моем деле мало что можно поменять; я не хочу продавать кофе, потому что его запах портит чай; вот почему нас так мало: считая «Перч» в Копенгагене и еще одну лавку в Амстердаме, мы практически последние чисто чайные продавцы, по крайней мере на Западе, и ведь известно, что в периоды затишья эта специализация особенно уязвима; даже в зимние месяцы в этом году прибыли было не так уж много; так что у меня нет выбора; приходится затянуть пояс; но мистер Арчер — он приходил за полкило «Лапсанг сучонга» по вечерам пятницы, около 18:15, почти с самого нашего открытия, около восемнадцати лет; больше никто ко мне так долго не ходит; и мистер Арчер — я знаю, что у мистера Арчера зоркий глаз, очень зоркий глаз; что у мистера Арчера — у него такой зоркий глаз…

— Конечно, можно куда-нибудь сходить; даже нужно: я и так весь день дома; но в «Рое Роджерсе» задрали цены за большой сэндвич с ростбифом и сыром до 3,49 доллара, хотя там вкусный и солоноватый соус; но зачем тратиться?: с налогом и «Пепси» выходит уже почти пять долларов, а они мне пригодятся сегодня на стирку; и еще сегодня будет специальный выпуск об изнасилованиях на свиданиях, можно глянуть его; но что у меня там есть — даже не знаю, была, конечно, вчерашняя курица, и можно доесть булки для гамбургеров, пока не засохли; но вообще, правда, лучше куда-нибудь сходить, сменить обстановку — хотя тогда придется переодеться, прямо в этом же не пойдешь; хотя если в кино — кажется, все еще показывают «Битлджуса», — то, наверное, можно и в этом: я же только выйду прямо из машины в темноту кинозала, никто и не увидит, какая у меня мятая блузка, даже воротник; посреди недели очереди обычно короткие, никто и не заметит, разве что, может, у кассы; но фильм даже дороже «Роя Роджерса», и сегодня как-то прохладно, и я пропущу специальный выпуск об изнасилованиях на свиданиях; но мне правда уже не хочется курицу, и, может, стоит куда-нибудь сходить, и может, сменить одежду — это даже полезно, хотя телик — бесплатно, да и зачем наряжаться впустую; хотя, если постираться завтра, можно забросить эту блузку вместе со всем остальным, и «Битлджус» завтра никуда не денется, и не придется пропускать специальный выпуск об изнасилованиях на свиданиях, и, может, завтра будет теплее, да и булочки для гамбургеров к тому времени уже совсем засохнут; и курица тоже завтра может испортиться, вдруг придется выбрасывать; но, кажется, курица в меня уже не лезет, почему бы и не выбросить, хотя в «Рое Роджерсе» дорого, да еще вдобавок фильм, раз уж я выйду из дома…

— Но я возвращаюсь, а она все еще печет хворост; она стоит за кухонной стойкой и даже не оборачивается, когда я вхожу; дальше заливает себе ложкой воду в алюминиевую миску; потом устанавливает таймер на плите; Мам, говорю: хватит — нам пора; но она просто дальше возится с мисками, а потом открывает пачку маргарина, и потом еще припорошила доску мукой; Мам, говорю: мам; потом она открывает буфет, заглядывает и достает бутылочку; Мам, говорю: уже почти пора: опоздаем же; потом чувствую тепло от плиты, так что я подхожу и поворачиваю ручку; Мам, говорю: хватит, опоздаем; Это кое-что новенькое, говорит она: я положила овсяные хлопья; и все это время я ни разу не вижу ее лицо; Но, мам, говорю: тебе назначено на 11:30; она берет глубокую миску и начинает замешивать ложкой, металл царапает по приглушенному металлу, пока она прижимает миску к боку живота; потом она включает воду, потом выключает; и все это время я не вижу ее лицо; Мам, говорю: это всего лишь общий осмотр; она ставит миску на стойку, потом открывает и закрывает боковой буфет, потом достает из очень дребезжащего ящика новую ложку…

— Но вы можете быть кем угодно, говорит она: неважно, что вы мне говорите, вы можете быть кем угодно; и тогда я отвечаю Ладно, давайте мы вместе повесим трубки, вы мне перезвоните и увидите, что номер — тот же; увидите, что это телефон моего дома, я буду здесь и сразу вам отвечу; но она говорит Как же вы не поймете: вы можете быть кем угодно и звонить с этого номера; и я отвечаю Знаю, потому что я правда это знаю, с самого начала; и тогда говорю Простите, но это какое-то безумие, я же прошу у вас свой собственный номер, а она мне Простите, но мы никому не можем выдавать телефонные номера, не указанные в справочнике, без исключения, если только вы не придете с удостоверением личности; и я отвечаю Знаю, потому что правда знаю; и все же говорю Но я уже который раз повторяю, видимо, квиток с новым номером потерялся или куда-то делся, или его даже выкинули, так что мне больше никак его не узнать; и она говорит Как я ответила, вы можете либо прийти с удостоверением личности, и тогда мы сообщим вам номер, или, наверное, можете дождаться, когда придет первый счет, номер там напечатан; ну не хочу я ехать в телефонную компанию, думаю я; ненавижу эти места с бесконечными очередями, где люди вечно лезут поперек тебя, где в комнате ожидания заляпанные кресла; я просто не могу туда ехать, думаю я, хотя и слышу по ее голосу в трубке, что бесполезно звать ее начальника; начальник просто скажет то же самое, это понятно, даже слушать меня не будет, даже не ответит толком — я им кто; их такие вещи не волнуют — и точка; ну я и думаю, может, правда дождаться первого счета, может, так и лучше, только так и можно, а потом ко мне приходит та женщина…

— И этот Рой, блин, вечно он хлещет кнутом, так и хлещет, говорит, чтобы я притащил ящики к воротам для курьера в четыре часа, хотя ведь знает, что укладка нового газона на площади — которую он мне сам и поручил, — займет весь день, и он сам говорил, что это нужно закончить к пяти; а потом еще подшучивает над моей обувью, говорит, она чуть ли не старше меня, и смотрит на нее сверху вниз, и теперь вечно твердит, что время меня не жалеет, время меня не жалеет, и, даже если он так просто