Ночное кино - Мариша Пессл

Штанины оказались коротковаты, но в целом брюки подошли. Значит, Рэй Куинн-младший, сыгравший Брэда Джексона, в отличие от большинства голливудских звезд, пигмеем не был. Я натянул красный свитер, в рукавах слишком узкий, отыскал носки в ромбик. На комоде красовалась магнитола «Филипс» с «Расплатой» Джеймса Брауна на вертушке[99]. Я уже собрался вернуться в гостиную и перегруппироваться, но в дверях застыл.

Мне вдруг привиделся Вольфганг Бекман – как он орет, пуча глаза: «Ты нечаянно забрел в вермонтский дом Брэда и Эмили Джексонов и тебе не пришло в голову поискать под кроватью дипломат? Ты для меня навеки умер».

Прислушавшись к этой галлюцинации, я сел на корточки и заглянул под кровать.

Слишком темно; я встал, включил лампу на тумбочке и оттащил кровать от стены.

Что-то упало. Он – там.

Я вытаращился.

Знаменитый бежевый дипломат «самсонит».

Он застрял между стеной и другой тумбочкой. Удивительное дело – однако что там говорила Эмили в фильме? «Куда дипломат, туда и Брэд». Я невольно оглянулся, отчасти ожидая, что на стене коридора нарисуется искаженная тень Брэда.

Я схватил дипломат за ручку – надо же, тяжелый – и плюхнул на кровать.

Подергал замки. Заперт. Но ведь я знаю комбинацию – Эмили из кожи вон лезет, чтоб ее раздобыть. Дата падения Рима, последняя соломинка, довершившая развал Римской империи и положившая начало Средневековью.

410.

Я покрутил колесики. Замки щелкнули.

Я поднял крышку.

Дипломат был набит бумагами. Я извлек номер «Тайма» за 31 июля 1978 года – на обложке первый в истории ребенок из пробирки. Под журналом – кипа студенческих работ с оценками и рукописными комментариями. «Марси, ты убедительно доказываешь, что Средневековье – естественный исторический этап, но нужно смотреть глубже».

Увидев то, что было под бумагами, я застыл.

В уголке – аккуратно сложенная клетчатая мальчишеская рубашка.

Я вынул ее, и к горлу подкатило – сморщенные рукава развернулись, будто по собственной нетвердой воле.

Грудь рубашки затвердела – ее покрывали темно-бурые пятна.

На вид устрашающе натуральные – подлинный сувенир подлинного убийства. Сама ткань на вид избитая, словно в нее впитались и высохли следы невообразимой жестокости.

Ничего себе постарались ради реквизита, который в фильме и не мелькает ни разу. Я вспомнил изуродованные белые костюмы в гардеробной Марлоу. «Я погрузилась в свое самое потаенное, самое изувеченное нутро, в недра, которые страшилась открывать, потому что сомневалась, удастся ли их потом закрыть».

Может, фильмы Кордовы подлинны? Экранный ужас – подлинный ужас, убийства – подлинные убийства? Возможно ли такое?

Это объяснило бы его популярность – ничто не трогает людей, ничто не притягивает взгляд сильнее правды. И это объяснило бы, почему все, кто с ним работал, потом помалкивали. Может, они сообщники – поведав миру об ужасах на площадке, подставились бы сами. Вполне вероятно, под конец съемок у Кордовы на всех накапливался компромат, и это гарантировало их молчание. Помнится, Оливия Эндикотт рассказывала – мне тогда эта деталь показалась довольно странной, – как Кордова с ней беседовал: «Я уже заподозрила, что цель допроса – не познакомиться со мной или понять, гожусь ли я на роль, но скорее выяснить, насколько я одинока, кто заметит, если я исчезну или изменюсь».

Несомненно, Кордова отбирал тех, кем можно манипулировать. Он одержимо фиксировал на пленку подлинное; он собственного сына заставил сниматься в «Подожди меня здесь», вместо того чтоб отправить в травмпункт пришивать отрубленные пальцы. А «Черная доска» – и Пег Мартин – говорили, что в съемочную группу Кордова нанимал нелегальных иммигрантов, полк сообщников, которые никогда ни словом не обмолвятся о том, что видели.

Дикое возбуждение охватило меня. Как изящно все это переплетается с тем, что я успел узнать, идя по следу его дочери!

Очевидно, что Кордова подбирал актеров очень тщательно – у всех разные истории, кое-кто вообще никогда не снимался. Он привозил их в этот затерянный мир, запирал, не дозволял выходить на связь с миром внешним. Кто по доброй воле согласится на такое, кто отпишет свою жизнь одному человеку?

Об этом Хоппер спрашивал Марлоу. Вопрос, пожалуй, праздный. Миллионы людей без чувств влачатся по жизни, отчаянно мечтая ощутить хоть что-то, ощутить себя живыми. Выбрав тебя, Кордова дарил именно такой шанс – не просто славу и богатство, но возможность скинуть прежнюю твою личность, как змеиную кожу.

Что конкретно они терпели от Кордовы? Все, что выпадало на долю их персонажам? Но тогда его ночное кино документально – реальные, а не вымышленные хорроры.

Он оказался еще чудовищнее, чем я полагал. Безумец. Сам дьявол. Может, не от природы: может, он стал таким здесь. Однако если фильмы его подлинны, с какой легкостью этот человек во спасение Александры взялся бы увечить настоящих детей.

Я снова перерыл бумаги в дипломате. Только лекции, конспекты, машинописное послание из «Саймона и Шустера» от 13 января 1978 года: «Уважаемый мистер Джексон. С сожалением сообщаем, что Ваш роман „Убийство в «Барбикане»“ не укладывается в наш текущий план выпуска художественной литературы». У Брэда имелся стенной сейф, Брэд то и дело его отпирал, но сейф в домашнем кабинете, которого, похоже, на этой площадке не было. Из спальни открывалась дверь – в фильме за ней располагалась ванная, но я обнаружил только черную стену павильона.

Я запер дипломат, сунул обратно, в его знаменитое гнездо за кроватью, а затем свернул окровавленную детскую рубашку и запихал в задний карман штанов: нельзя ее потерять, лучше хранить при себе. Я выключил лампу и вернулся в гостиную.

Поворошил свои мокрые тряпки, валявшиеся у дивана, и в куртке отыскал фотоаппарат. Хорошо, что мне хватило ума его не мочить, – камера по-прежнему работала, в отличие от мобильного и фонарика. Те сдохли с концами. Я поснимал гостиную и кухню, укомплектованную продуктами семидесятых – сыр «Вельвита» (тридцать лет прошло, а до сих пор съедобен), «Доктор Пеппер», бекон «Быстрые шкварки», – и выглянул наружу.

Передо мной раскинулся громадный павильон. За торшером и диваном стояла конструкция на металлических подпорках – вероятно, площадка на другой стороне.

Тут я сообразил, что меня до сих пор трясет. Куртка ничуть не высохла, и поэтому, зашнуровав ботинки, я цапнул с кресла пальто Брэда Джексона и надел, по-прежнему гоня от себя мысль о том, как это абсурдно – облачаться в пальто вероятного психопата.

Будем надеяться, это не заразно.

Я глянул на часы, но после нырка в бассейн они, видимо, остановились. 19:58 – быть такого не может. Наверняка больше времени прошло.