Владыка ледяного сада. В сердце тьмы - Ярослав Гжендович

* * *

– Дорога ведет нас прямо на другую сторону, – объяснял он нам потом. – Всякий, кто туда войдет, быстро начнет видеть, что хочет. Это центр пустыни, здесь всякий о чем-то мечтает. Чаще всего – о цели путешествия или о тех, кого он оставил. А порой человек чувствует здесь страх. Это пустыня. Нахель Зим. Смерть поджидает нас на каждом шагу. Но Тупана Усинги слышит все эти мысли. Слышит и отвечает. Тот, кто бредит о саде среди текущей воды, о девушках и свежих плодах, – увидит такой сад. Порой на эрге видно села, озера и города, но все они не настоящие. До них нельзя дойти. На Тупана Усинги все иначе. Тупана дает тебе, что захочешь – и можно туда пойти. Ты можешь войти в сад. Можешь увидеть родных. Но тогда останешься здесь навсегда. Тупана Усинги может дать тебе и твой страх. Может дать демонов, которых ты боишься, но здесь они и вправду разорвут тебя в клочья. Многие вошли между тех странных шаров и башен. И все остались там. Пойманные в свои мечты и кошмары.

– И как нам преодолеть это место? – коротко спросил Сноп. – Ведь это безумие.

– Сегодня мы съедим плотный ужин. Станем танцевать, играть на барабанах и петь. Наедимся досыта и выпьем остатки пальмового вина. А еще выпьем зелья, которые нас усилят. Завтра же выстроим караван, во главе которого встанет Ундуле Малинда. Кузен по дяде третьей жены брата моего деда. Ундуле слеп, но ему не нужно зрение. Он всегда знает направление. Он нас и поведет, направляя первого бактриана. Все животные пойдут за ним, пойдут и птицы. А мы будем спать. В седлах и паланкинах. Между горбами бактрианов. Спать глубоко, потому что выпьем воду онемения. Весь караван пройдет сквозь Тупана Усинги в глубоком сне, ведомый слепцом. Это единственный способ войти туда и выйти.

– Ты уже делал это раньше? – спросил Бенкей. – Или это сейчас пришло тебе на ум?

– Мы много раз проходили Тупана Усинги, я и мой брат Н’Бени. И каждый раз мы возвращались оттуда богаче, чем туда входили.

Было так, как он сказал. Половину угольно-черной, звездной ночи мы танцевали, пили и ели, а я все это время не мог избавиться от слов, которые услышал во сне.

Мог ли я выжить, не выпив воды онемения? Что должна дать мне Тупана? Мечты или кошмары? Как я оттуда выберусь, если никому другому не удалось?

Утром после скромного завтрака я делал то же, что и все. Помогал с вьючными животными, оседлал мою птицу, выпил чару отвара. Все выглядели перепуганными, хотя старались этого не показывать.

Когда приготовили пальмовое вино с тщательно отмеренными каплями воды онемения, настроения стояли такие, словно мы намеревались совершить самоубийство. Но у отмеряющих жидкость кебирийских чародеев не тряслись руки.

– Не ошибись, – процедил Бенкей. – Я следопыт. Я имел с этим дело. Ненавижу, когда у меня болит голова.

– Одна капля усыпляет, вторая убирает боль, третья убивает, – процитировал кебириец. – Тут нельзя ошибиться.

Я был напуган больше остальных. Они должны были довериться усыпляющей воде и очнуться по другую сторону – или не очнуться вообще. Мне же приходилось доверять собственным чувствам.

Нам подавали напиток в маленьком чайничке, перед тем как мы поднимались в седло орнипанта. Объясняли, что нужно взойти и как можно быстрее привязать себя к поручням паланкина, чтобы не соскользнуть с седла во время езды. Поднять орнипанта и двинуться вперед. А потом уснуть.

Я взял чайничек, отпил из горлышка свой глоток, но придержал его во рту. Тихонько выплюнул вино, едва оказался на спине птицы и прополоскал рот водой из баклаги, выплевывая и ее, хотя все равно почувствовал, как немеют мои щеки и язык.

Птица двинулась за остальными вниз по бархану, караван, ведомый слепцом, направлялся прямиком в призрачную пустошь, где двигались странные, остроконечные башни, то выступающие из-под земли, то прячущиеся снова под скалу.

Я видел, как люди один за другим опадают на подстилки, как опускаются их головы, как они раскачиваются, привязанные к седлам, словно трупы. Кто-то потерял трость, и та покатилась со стуком по гладкой скале.

На Пустоши Снов царила призрачная, глухая тишина. Был слышен лишь стук десятков копыт вьючных животных и тяжелое фырканье орнипантов. Впереди уверенно ступал высокий слепой старик, идя на восток, постукивая о каменную плиту кончиком трости и ведя под уздцы первого бактриана. Казалось, он шагает по собственной тени.

Я не погрузился, как остальные, в тяжелый, бессознательный сон, но все равно сражался с опускающимися веками. Должно быть, немного воды онемения добралось до моего тела через язык и губы, но избежать этого было невозможно. Но то, на что я смотрел вытаращенными глазами, сражаясь со сном и поклевывая головой, могло быть как реальностью, так и странным сном.

Я смотрел на встающие надо мной гигантские, пробадывающие небо шпили, по которым ходили вверх и вниз большие шары; на каменные шипы, чье основание сумело бы накрыть целые деревни, и которые разделялись вдруг на возносящиеся в воздух пласты; на огромные, шипящие молнии, которые выстреливали между вершинами башен.

А потом я погрузился в туман. Клубящийся и густой, как сметана, в котором я будто стоял на ногах. Птица моя будто куда-то пропала, я нигде не видел и каравана.

Из тумана выплыла неясная фигура высокого мужчины в капюшоне и кирененской куртке под плащом.

– Филар! – крикнул мужчина ломающимся голосом. – Мой маленький тигренок…

Мы бросились друг другу в объятья. Мой отец выглядел моложе, чем когда я видел его в последний раз, пах слегка завядшими цветами и бакхуновым дымом.

Я даже не заметил, когда слезы покатились по моему лицу.

– Отец… – прошептал я и вдруг вспомнил, что такое Тупана Усинги. Вечный сон, который успокаивает тоску, но не выпускает из объятий. – Отец, мне придется уйти…

– Да, мальчик, – сказал император, мой отец. – Ты не можешь здесь оставаться. Не можешь сделаться частью сна. Поэтому я и не приветствовал тебя в саду. Взгляни. Тут нет ни кустов, ни павильонов, нет твоих любимых женщин, нет твоих братьев и матери. Мы здесь только вдвоем. В тумане.

– Отец… я так устал…

– Знаю, Филар. На тебе бремя выше всяких сил. Но ты – тот, кто может сквозь все это пройти и снова вернуть мир на его дорогу.

– Почему я?

– Потому что только ты выжил, сын. Ведающие на миг увидели одну из твоих судеб. Ступай этой дорогой и дальше.

– Скажи мне, что я должен делать!

Он покачал головой.

– Не могу. Судьба как дым. Я не знаю всего, что случится, и не знаю, как оно будет на самом деле. Я – лишь воспоминание, не настоящий дух.

– Ты не мой отец?!

Он улыбнулся.

– Я то, что ты из меня запомнил. Я все, чем был твой отец, что осталось в тебе и было призвано Тупана Усинги. То, где оказался дух твоего отца, та единственная в своем роде искра личности, должно остаться закрытым, как и тайна смерти всех людей. Оно никогда не может встать пред лицом живых.