Синдром - Джон Кейз

– Нет, – саркастично сказал Макбрайд, – просто смотрел телевизор. – И, откашлявшись, добавил: – Все, что вы рассказали, сводится к одному: человека можно превратить в куклу или зомби.

– В робота, – добавила Эйдриен.

Шапиро кивнул:

– Попросту говоря – да.

Девушка отвернулась. В ее глазах стояли слезы.

– И с ним могут сделать все, что заблагорассудится, – продолжил Льюис. – Заставить смеяться или плакать, броситься под машину…

– Или заменить настоящее детство вымышленным, – добавила Эйдриен.

Ученый тяжело вздохнул и обратил ладони к потолку.

– Да.

Шапиро с силой втянул носом воздух, протянул руку к цветочной композиции на столе и постучал ногтем по изогнутому стеблю. Выдохнул.

– Послушайте, я полон раскаяния, что в этих разработках имеется и мой вклад. И мне очень жаль, если это затронуло ваши жизни. Но сейчас я ничем не могу вам помочь.

– Вы можете помочь нам понять, – сказала Эйдриен.

– Вы действительно так считаете?

– Да, – ответила она.

– С тех пор прошло столько лет…

– Я хочу выяснить, кто это сделал.

Шапиро склонил набок голову и проговорил:

– Ничего удивительного. Только зачем это вам? Вы сказали, что хотите понять, а я думаю, вы желаете отомстить.

– Послушайте, – обратился к нему Макбрайд, – называйте это как хотите, но… – Внезапно он понял, что не может продолжать. Голову словно сжало тисками, казалось, еще миг – и он взорвется, набросится на этого новоиспеченного буддиста с его скромной жизнью и этими милыми чашечками, чтобы вышибить из него дух. Лью взял себя в руки и тихо проговорил: – Я чувствую себя развалиной.

– Что?! – Шапиро потрясло это замечание, да и Эйдриен не ожидала подобной откровенности.

– Я сижу с вами в этом уютном домике, попиваю чай, – сказал Макбрайд, – и кажется, что все прекрасно. Цел и невредим. Только вот ошибаетесь. Я – ходячая развалина, без дураков. Кто бы это ни сделал, он забрал у меня все: мое детство, родителей, меня самого. Я никогда не буду прежним. У меня отняли воспоминания, извратили мечты. Ушло впустую не знаю сколько лет моей жизни. Даже сейчас, когда я пытаюсь думать, в голове пустота. Пустота вплоть до того момента, как эта милая леди заявилась ко мне домой и завопила, что подает в суд. – Льюис умолк и глубоко вздохнул: – Иными словами, я кое-чего лишился, и мы говорим не о брюках и паре книжонок.

Шапиро покачал головой:

– Я не предполагал, что…

– А как насчет моей сестры? – добавила Эйдриен. – То, что произошло с ней – хуже убийства. Ей вывернули душу, заставили застрелить человека и довели до самоубийства. Пустяки?

Старик прикрыл глаза.

– Я пытался вам объяснить: то, что вы делаете…

– Делаем? – повторила Эйдриен. – Мы ничего не делаем, просто задаем вопросы.

– Вот именно, – терпеливо проговорил хозяин дома. – Я должен вас предупредить – это опасно для жизни.

Все трое на миг притихли, и Льюис первым нарушил молчание:

– Я хочу, чтобы они больше никому не причинили вреда.

Ученый задумчиво кивнул и обратился к Эйдриен:

– Вы упомянули о каком-то убийстве?

Она кивнула:

– Да, Никки застрелила какого-то старика инвалида. А через некоторое время покончила с собой.

Шапиро потянулся через стол к папке с историей болезни Макбрайда и стал медленно просматривать страницы. Через некоторое время он взглянул на Льюиса и сказал:

– Мне бы хотелось поговорить с вашим доктором. – Гости переглянулись. – Это возможно устроить?

– Не знаю. – Эйдриен припомнила скованную улыбку Шоу и его просьбу сообщить бывшему церэушнику, что она узнала о нем из телепередачи.

Старик улыбнулся несколько застенчиво и объяснил:

– Мне просто нужно убедиться, что вы действительно те, за кого себя выдаете. И что с вами на самом деле случились все эти ужасные вещи.

– У вас есть история болезни, – попыталась возразить Эйдриен.

– История болезни, – с усмешкой повторил Шапиро. – Мы только что говорили о том, как создают поддельных людей, а вы удивляетесь, что я хочу убедиться в достоверности каких-то бумажек?

Взвесив все «за» и «против», Эйдриен решила, что разговор с Шапиро вряд ли повредит Рею Шоу. И займет это всего минутку: старику нужно лишь убедиться, что они ничего не выдумали.

Ученый звонил по сотовому телефону и разговаривал на кухне. Из-за стены доносился его мягкий голос, но разобрать слов гости не смогли. Старик вернулся в гостиную через пару минут и присел рядом.

– Ну и?… – не утерпел Макбрайд. – Что он сказал?

Хозяин покачал головой:

– Нам не удалось поговорить.

– Как же так?

– Я разговаривал с его женой.

Шапиро выглядел подавленным, гости переглянулись, и Эйдриен спросила:

– И что сказала жена мистера Шоу?

– Она очень расстроена: ее мужа прошлой ночью сбила машина. Он как раз выходил из клиники, когда все произошло. Полиция разыскивает водителя.

Макбрайд почувствовал, что теряет сознание. Внутри все оборвалось, словно он летел в самолете и тот попал в воздушную яму.

– Он поправится?

Шоу поднял на Льюиса взгляд и ответил:

– Нет.

Макбрайд подкинул в печь дров, а состарившийся ученый тем временем готовил обед на троих: простую трапезу из жасминового риса и овощей со своего огорода, к которой, правда, присовокупил бутылочку «Старой красной лозы». Пища была аппетитной. Пока ели, Шапиро поведал гнусную историю программы по исследованию «управления сознанием».

– Большинство считало ее ответом на то, что коммунисты делали в Центральной Европе и Корее. Помните, они провели показательный судебный процесс с участием одного польского священника? Тогда еще много болтали о «промывании мозгов»? Но, по правде говоря, Программа началась задолго до этого.

– Программа? – переспросила Эйдриен, вспомнив сайт, который часто посещала сестра.

Шапиро нахмурился:

– Так мы сами называли этот проект. Программа началась в Европе, во время Второй мировой войны, когда Управление стратегических служб искало «сыворотку правды» – наркотик, который можно использовать на допросах.

Налив бокал вина, ученый объяснил, что в послевоенные годы проект расширился – стали поступать деньги из недавно созданного ЦРУ. К 1955 году проводилось уже более 125 экспериментальных программ в лучших университетах страны и кое-каких тюрьмах. Отдельно велись исследования в учреждениях для душевнобольных и над «неподозревающими добровольцами».