Нет чужих бед - Оксана Демченко

Зрец буркнул под нос короткую благодарность и отвернулся, рассеянно гладя Бафа по рыжему пушистому меху. Нелепо, ребячливо и нечестно отгораживаться от спутников. Но сегодня ему особенно сильно хотелось не зрить, а всего лишь видеть.

В молодости и он, чего греха таить, грезил о величии и поклонении. Зрение тогда казалось весьма скромной платой за обретенную уникальность. Он лежал и смотрел на жестокое полуденное сияние летнего Адалора. Кровь ампари, о дальнейшей судьбе которого до сих пор страшно и стыдно вспомнить, стекала по лицу, как слезы. В мутном горячем ее течении Адалор казался мрачным и зловещим. Багровым, страшным, разгневанным. Ёрра говорил о своих ощущениях гласеню, отвечавшему за его воспитание. Самонадеянно и в то же время испуганно уверял, что уже зрит. Что Адалор недоволен уничтожением отродий, принадлежащих его брату Роллу. И что однажды он отвернется от своих детей, позволит Роллу взыскать с них все долги…

Гласень смеялся в ответ. Все при обучении блажат. Считают себя пророками, хотя их единственное назначение — указывать на тварей и обличать ложь собеседников маэстро.

После первого дня Ёрра сохранил значительную часть зрения и обрел странное, мучительное и назойливое желание поговорить с тем кровопийцей, которому обязан и скорой слепотой, и следующим за ней уделом провидца. Теперь Ёрра понимал: та тяга была воздействием ампари, пытавшегося использовать свой последний шанс избежать обращения.

Кровь сделала то, что требовалось. Ночью Ёрра прокрался во внутренний двор, к узкой щели, наклонно уходящей вниз, в подвал, к камере. В багровых отсветах Ролла зрение ненадолго ожило, помогая не спотыкаться и избегать встреч со светцами.

Пленник ждал. Жалкий и совсем не страшный: с выломанными за спину надежно скованными руками, со следами ожогов и побоев. Тощий, грязный, едва способный стоять на ногах… «Принеси мне яд!» — прошептал он. От этих слов Ёрра очнулся, обрел полноту контроля над своим сознанием и пошел прочь. Вслед ему доносился шепот. О том, как страшно стать краснокожим и всю жизнь убивать. Как мучительно люди пытают, выведывая секреты изготовления оружия. И еще прозвучало обещание дать избавителю настоящий дар зреца, а не жалкие крохи, достающиеся прочим.

Дар уже жил и вещал. Уверенно усмехался: обещания лживы. Сжимался в тоскливом отчаянии: все иные слова — правда…

Он ушел со двора. Он до самого восхода Адалора убеждал себя: нельзя помогать твари, поддавшись наваждению. Узнают — в лучшем случае убьют. Он слаб, он плохо видит и это не его родич! Когда Адалор взошел, сияние Белого хлестнуло по глазам, угрожающее и требовательное. Ёрра сдался. Чувствуя себя предателем, трусом и бунтарем одновременно, он вернулся во двор, пошел вдоль стены, ощупывая ее поверхность, как и подобает слепцу. И ссыпал в щель несколько крошечных кристаллов. Зрец еще помнил их цвет, желтый, хотя уже не различал его. Ёрра проделал все это на глазах зрячих светцов, и те ничего не заподозрили!

«Спасибо», — почти без звука прошептал голос где-то в самом ухе. Или в сознании? Затем ампари добавил виновато: «Я ничего не дам тебе взамен, прости». Зрец усмехнулся с оттенком странного высокомерия: он и без слов знал. Он уже получил немало, ведь свет Адалора более не обжигал гневом. Белому было угодно исполнение просьбы.

Как давно это было… Много зим назад сгинул пленник, имени которого зрец так и не узнал. Потом в той же камере погибли еще двое, и служители храма долго обследовали ее. Не нашли ничего подозрительного и во избежание новых потерь бесценной живой крови засыпали и замуровали все подземелье. Впредь решили держать кровопийц в башне, под постоянным надзором светцов и служителей. Только некого стало охранять. Ампари ушли, и он, Ёрра, оказался последним настоящим зрецом, прошедшим полное посвящение.

Пленник все же отдал обещанную награду: когда за ним пришли, обнаружили уже мертвым. Но в плошке для воды, оставленной в нише стены, имелась кровь. Как ампари смог сохранить ее «живой», служители не ведали, но, не имея выбора, для завершения ритуала ослепления Ёрры два дня использовали странную кровь — теплую и чуть светящуюся ночью, в лучах Ролла. И утратившую свою силу, едва зрец обрел полноту дара.

— Ёрра, хватит уже молчать и моргать, — запереживал Орлис, ныряя под руку старого зреца и прижимаясь к плечу. — Мы с Бафом готовы. Давай начнем лечение. Если я все продумал верно, ты сможешь неплохо видеть уже завтра ночью. Свет Ролла по весне мягче и ровнее, твои глаза осилят его проще, чем белое сияние Адалора.

— Видеть? — переспросил зрец.

— Сперва кое-как, — признал эфрит. — Особенно в первые ночи. Но через год, то есть вашу кипу дней, наступит улучшение. Обещаю. Но как выглядит мост, я тебе сам расскажу, не расстраивайся.

— Не о том страдаю, — вздохнул Ёрра. — Сердце болит. Я был хорошим зрецом Гармониума, малыш. Не раз ловил вампиров. Мне казалось, что это если не благо, то необходимость. Людям надобны зрецы и внемлецы, чтобы беда не подкралась внезапно, чтобы ложь распознать… Я указывал на ампари, и их привозили в храм. Каждый раз говорили о пользе и исцелении, о возрастании благодати Адалора. Потом запирали в подвалах и медленно убивали, выпытывая секреты и пользуясь кровью для себя.

— Патрос не такой, — утешил Орлис.

— Знаю. Но прежние маэстро были куда как черны. И я служил им. Слепец дважды, глазами и душой, — сердито тряхнул головой Ёрра. — Чем я заслужил право снова видеть? Не лечи меня. Не желаю награды, ибо грешен и тьмою наполнен.

— Всего лишь упрямством, — проворчал эфрит.

— А хоть бы и так, — не стал спорить Ёрра.

Орлис задумчиво погладил Бафа по мягкому густому меху. Подмигнул жбрыху и очень серьезно кивнул. Сокрушенно вздохнул, еще более усиливая в восприятии спутника свое огорчение и неохотное согласие.

— Ну, дело твое, — напоказ надулся эфрит. — Тогда мы просто посидим рядом. И я займусь тем, о чем просила мама. Магия требует дисциплины. Я буду учиться концентрации.

— Учись, — согласился Ёрра.

— Ты потерпи, это скучно, но недолго, — пообещал эфрит. — Меня надолго не хватит.

Зрец рассмеялся и откинулся на подушки, прикрывая утомленные светом слезящиеся глаза. Свой отказ от зрения он полагал исключительной глупостью — и ничего не мог поделать с виной и порожденным ею упрямством. Раз кровь погибшего пленника не сохранила ему возможность видеть, не следует возвращать утраченное и теперь. Так он говорил себе день за днем. Находил в слепоте наказание — и своеобразное избавление от боли душевной.

Орлис сидел очень прямо и шептал незнакомые слова на своем родном наречии мягко, напевно, слитно. Не разобрать, где кончается одно и начинается другое. Иногда ровный поток взбаламучивал Баф, решительно щелкая и посвистывая. Постепенно звуки усыпили Ёрру.

Эфрит коварно прищурился, кивнул жбрыху, мгновенно запрыгнувшему ему на колени. В его детском пока еще знании магии осталось немало пробелов. Концентрация к их числу не относилась. Чаще всего мама упоминала в числе главных бед унаследованную от нее же самонадеянность, готовность считать личное мнение наиболее правильным. Что делать, какой уж есть… Он решил вылечить Ёрру, и своего добьется.