Последний орк - Сильвана Де Мари

У нее был конь и на голове блестела корона. Немудрено, что все эти потерявшие надежду люди приняли ее за предводителя. Она заметила, что все они следуют за ней за неимением какой-либо другой цели.

Каждый раз, когда она закрывала глаза, ей мерещились лишь смутные тени.

Может, будущее еще не написано. Может, его еще нужно решить. А может, ее дар ясновидения умер вместе с Йоршем.

Ей не было страшно. Страх тоже умер, утонул в отчаянии.

Наконец впереди показался ненавистный Далигар. Вскоре Роби выбралась из лесов. За ней тянулась выросшая из ничего толпа беженцев. Некоторые из них рассказывали, что видели сигнальные огни накануне ночью. Огни предупредили многих, в том числе и жителей Далигара, о нападении орков. Хорошо, что хоть кто-то еще стоял на сигнальных постах.

Но предупреждены были далеко не все. Многие из беженцев рассказывали, как Проклятый Эльф, насмехаясь над ними, объявил, что натравил на них орков, и Роби поняла, что лишь эти насмешки спасли людей, заставив бежать.

Ей пришлось сдержать себя, чтобы не разругаться. Она поборола желание взять в руки меч и отплатить им кровью за их непроходимую тупость.

Она вспомнила великодушие и добродетель своего супруга, который спас жизнь всем этим людям, используя их собственную ненависть к нему. Воспоминания о Йорше разрывали ей сердце, и Роби вновь отогнала их, ведь ей нужно было сражаться за жизнь своих детей, а не оплакивать свою горькую долю.

Далигар был окружен беженцами, все лучше и лучше обосновавшимися по мере приближения к городским стенам.

Беженцы прибывали волнами. Последняя только что подошла вместе с Роби и начала устраиваться на месте. Как грибы после дождя вырастали небольшие палатки, сооруженные из накрытых плащами деревянных посохов и жердей, вбитых в землю. Палатки были ниже человеческого роста, и забираться в них, очевидно, приходилось на четвереньках. Повсюду что-то жарилось и варилось на импровизированных очагах. На растянутых над ними веревках сушились ряды рубах.

Первая волна беженцев, осевшая прямо под городскими стенами, уже давно обустроилась и обжилась в своих лачугах и на крохотных огородах, ограниченных грядками помидоров, среди которых копошились даже редкие курицы, настолько драгоценные, что за каждой из них присматривали отряды вооруженных палками и дубинками хмурых пацанов. Роби попросила какой-нибудь еды у женщины, которая жарила лепешки на маленькой плоской сковороде, побитой и грязной. Она ничего не могла предложить взамен, но голод пересилил все доводы. На Роби была лишь грязная и рваная туника, на ногах не было обуви. Во всем этом кошмаре ее хоть немного успокаивала мысль, что в ночь их похищения Эрброу легла спать одетой, в платье и в своем переднике с большими вышитыми карманами, в которых помещались все ее игрушки. Малышка тоже была босая, но тепло одетая, и, к счастью, с ней были ее игрушки — все это время она, оглушенная происходящим, молчаливая и притихшая, не переставала сжимать в руках свою лодочку и куклу.

Женщина рассерженно поднялась. Одна лишь мысль о том, что кто-то посягает на ее хлеб, не имея ничего, чтобы дать взамен, была для нее оскорблением и издевательством.

— У тебя на шее висит золотая цепь, красотка! Не знаю, у кого ты ее стащила, но если дашь мне пару звеньев, то мы сможем договориться, — презрительно сказала она.

В своем бездонном отчаянии и бескрайней усталости Роби совсем позабыла и о цепи, и о короне. Она поняла, что трудно оставаться незамеченной, имея коня и все эти драгоценности, и уж совсем невозможно претендовать на роль нищей, будучи увешанной золотом. Но теперь было уже поздно. Она решила взять себя в руки и снова начать пользоваться головой. Цепь была составлена из пластинок с гербами графства, скрепленных одна с другой. Ее без труда можно было разобрать на отдельные звенья.

В этот момент заснувший на руках у Эрброу Ангкеель проснулся и взлетел с хриплым криком. Он медленно покружил над ними и опустился Роби на плечо. Та вновь перевела взгляд на женщину, но не увидела ее перед собой. Ей пришлось проследить, откуда доносился обратившийся к ней голос, и лишь тогда она увидела торговку, упавшую на колени перед копытами Энстриила.

— Госпожа, простите меня! — говорила женщина. — Госпожа, прошу у вас прощения. Молю вас, не гневайтесь! Я всего лишь простая женщина. Мы народ простой, почем нам знать! Я не посмотрела на вас. Я не увидела корону и меч. Я не увидела орла. Вы — одна из древних королев, правда? Вы пришли, чтобы спасти нас? Судья сбежал. Мы остались одни. Придворные, солдаты — все сбежали. Остались только мы и орки. Моя госпожа, теперь есть выпрошу вас… скажите, кто вы? Человек ли вы из плоти и крови или привидение, явившееся из прошлого?

Роби растерялась.

— Меня зовут Роб… — она осеклась. Нет, не то. — Я — Роза Альба, наследница Ардуина, — проговорила она в конце концов. Потом голод пересилил, и она пробормотала: — Хлеба…

Женщина поспешила вложить ей в руки еще горячую лепешку и, кланяясь, отошла.

Джастрин сразу же зашептал:

— Короли древности находятся в старинном дворце Далигара. То есть не они сами, а их статуи. Мне сказал Йорш, то есть мне говорил это Йорш, когда еще был жив. У древних королей, знаешь, у них были обриты головы под коронами. Йорш говорил, что это были грубые времена. Я думаю, грубые времена — это значит, что народ был простой, всё крестьяне да пастухи, и корону они надевали лишь тогда, когда надо было сражаться. Простой народ, но хороший, хорошие солдаты и отличные короли. Все делалось по-простому, грубовато, так же изготовлялись и шлемы. Стыки забрал были настолько грубыми, что в них застревали волосы. Когда кто-то шел на войну, то обривал себе голову. Это был знак того, что идет война. С короной на обритой голове ты, наверное, похожа на статуи тех древних королей. И потом, у тебя есть Ангкеель. Что отличало древних королей от остальных воинов, так это орел на плече. У всех королей были орлы, они наверняка есть и на статуях. Это благодаря Ангкеелю ты так здорово смотришься! Жаль, что у нас нет волка. У Ардуина был волк. Я знаю это все по рассказам Йорша. Йорш столько всего знал и так здорово рассказывал! A-а, прости, я забыл, что ты просила не называть его имя…

Для Роби слышать имя Йорша было все равно что получить удар в живот, но она сдержалась и не прервала парня. Ей нужно закалить свое сердце, если она хочет, чтобы дети Йорша выжили. Ее сердце должно стать тверже, чем сама сталь, тверже, чем бриллиант.

Роби перекинула горячую лепешку из руки в руку и подула на нее, потом разделила хлеб с Джастрином и Эрброу. Постепенно к ней приближались и другие оборванцы и, поборов смущение, наперебой рассказывали, что еще вчера, предупрежденный огнями и, кто знает, может, другим каким посланным Судьей сигналом, почти весь город отправился в Алил, Город-Сокол, в Северные горы.

— Они все ушли, госпожа, все до одного. А вы кто, госпожа? Вы пришли к нам на помощь?

— Госпожа, вы не обижайтесь, но очень уж вы странная. Но здесь и вправду никого не осталось. Скажите, а теперь вы будете командовать?