Отцовский штурвал - Валерий Хайрюзов

Она не договаривала, но Варе и так стало все понятно. Вернувшись в вагончик, она закрылась на ключ.

Утром ее разбудил Миша, он принес на тарелке спелые сливы и пироги с визигой.

– Можно я с вами на море пойду? – попросился он.

– Конечно, пойдем, – обрадовалась Варя. – А я тебе по дороге расскажу про Робинзона Крузо.

Варя уже успела понять, что больше всего на свете Миша любил слушать разные истории и есть арбузы.

В последующие дни все выстроилось и пошло по сложившемуся распорядку: утром приходил Миша, они вместе пили чай, затем шли на море, возвращались к обеду, Варя готовила еду, затем отдыхала, ближе к вечеру, когда жара спадала, вновь шла на море или на вечернюю службу в церковь. На хуторах ко всему нужно было приспосабливаться. И в первую очередь к песку. Он был на дорожках, возле вагончика, на кухне, везде, где только ступала нога человека. Чтоб избавиться от него, Варя на порожек стелила мокрую тряпку, ставила на него свои шлепки, но это помогало мало, приходилось трясти коврики, что лежали в вагончике, одежду и даже на простынях она находила песок. Каким образом он попадал туда, было для нее загадкой. Днем все, что окружало хутора, погружалось в сон, подставив свои рыжие бока палящему солнцу, степь замирала, лишь изредка среди одиноко торчащих олив и озерной травы, появлялись такие же одинокие фигурки пилигримов, они, как на службу, двигались к морю. Дрожащее марево раскаленного воздуха расплываясь и дрожа плыло над степью, дробясь поднимался вверх, где, чего-то высматривая, на земле нарезал круги копчик, да над заливом время от времени внезапно, словно вспоротые перья из подушки, взлетали и крикливо заполняли низкий горизонт кем-то напуганные чайки.

Кибурн. Где-то высоко в небе над ним пролетали самолеты, мимо по лиману, как и тысячу лет назад, сновали корабли, здесь же на косе все шло по своему неведомо кем и когда установленному порядку, а вернее, его отсутствию. Имея полную незалежность от всего и от всея, люди здесь выживали как умели и как могли; в этом деле море было хорошим подспорьем. Летом на косу приезжали отдыхающие, которые любили не только солнце и морскую воду, но вкусно и хорошо поесть. Для них прямо к столу привозили кефаль, скумбрию, черноморского бычка. Случалось, ловили и осетра, но только для самых дорогих и постоянных клиентов. Вся сила местных была в простоте, в умении самое плохое и неприспособленное к жизни оборачивать в свою пользу. Та манна небесная, которой Господь посыпал Землю, обернулась здесь белым соленым песком. Но, как говорил Бодня, можно было прорасти и на нем. Иногда Варе казалось, если местные и ходили на море, то только для того, чтобы убедиться, что ее не забрали и не отменили, как в одно прекрасное утро взяли и отменили на косе рыбколхоз, а заодно и советскую власть.

Вечером, когда жара спадала, приходил Миша, и Варя начинала собираться на море. Вместо воды она брала с собой арбуз. Как истинный джентльмен, Миша пытался отнять у нее тяжелый пакет, но Варя протягивала ему зонтик и говорила, что так на необитаемом острове ходили Робинзон Крузо и Пятница. Когда они переходили усыпанный птицами залив, ступив в прогретую воду, Миша, размахивая зонтом, начинал бегать, прыгать и кричать. Прикрывая от летевших брызг лицо, Варя пыталась утихомирить мальчугана, но тот, чувствуя безнаказанность, готов был скакать уже на голове. И тогда ей, по примеру чаек и бакланов, хотелось подняться в воздух или взять и убежать от озорного мальчишки, как это делали худоногие цапли и неповоротливые гуси.

В один из таких походов, уже на берегу моря, Варя обнаружила, что забыла нож и ей нечем разрезать арбуз. Миша предложил сделать это ракушкой. Так и поступили, но Миша не остановился на достигнутом, он, как ложкой, начал вычерпывать мякоть все той же ракушкой. «Этот точно прорастет и на камне», – улыбаясь, подумала Варя.

После арбуза Миша обмякал, ложился на прихваченный Варей коврик и как истинный славянин засыпал. Проснувшись, он доедал арбуз, затем начинал строить из песка, как он говорил, дом, в котором будет жить Робинзон. Варя, чтобы малыш не скучал, начинала рассказывать о солнышке, которое днем, как жар-птица, высиживает у них прямо над головой раскаленное яйцо, которое к вечеру катится по небу в море, а там из него вылупляется красненький птенец.

– Вон, видишь хвост? – Варя показала на солнце, которое уже краем коснулось воды, и от того места к берегу бежала длинная розовая дорожка.

Миша с удивлением и вниманием смотрел на далекое, много раз видимое приплюснутое красное яйцо, которое садилось на воду. Замолкала и Варя, ну где еще она могла увидеть такой потрясающий закат! Вобрав в себя весь зной, всю усталость прошедшего дня, солнце, медленно угасая, растекаясь по воде и, казалось, спешило поскорее скрыться с глаз. Возвращаясь домой, Варя решила сократить путь и пошла прямиком через залив. И неожиданно услышала, как в траве, где виднелись расставленные рыбаками сети, хлюпающие звуки. Миша бросился вперед на звук и неожиданно остановился.

– Здесь собака! – крикнул он.

По теплой воде Варя побрела к нему и увидела, что в траве, запутавшись в рыбацкую сеть, барахтается щенок. Она подошла поближе, щенок дернулся, оскалил зубы. Тут же на противоположном берегу залива послышался плеск, трава колыхнулась и потихоньку затихла. И Варя вдруг поняла, что в рыбацкой сети запутался не щенок, а волчонок и, возможно, в траве прячется еще один.

«Должно быть, они гонялись за птицами, и один из них попал в расставленную ловушку», – подумала она.

Варя подошла вплотную к волчонку, при виде ее он, взбалтывая ногами воду, рванулся, пытаясь выбраться из капроновых пут, но тщетно.

– Ну какой же ты дурачок! – тем голосом, с каким обычно разговаривала со своим Цезарем, она подошла к бедолаге и попыталась помочь выбраться ему на волю. – А ну сиди смирно и не мешай! Как говорят, ты – це же царь! Волчонок пытался цапнуть ее за руку, но потом сделал вид, что смирился. Но едва она размотала сеть и перед ним открылась свобода, он рванулся в открывшееся окно и, смешно шлепая лапами, помчался прочь, затем уже в траве остановился, срыгнул и, подняв, как паруса, свои уши, бросился к своему собрату, который поджидал его неподалеку. Варя взяла Мишу за руку, и они двинулись дальше. Ее совсем не напугала мысль, что, возможно, в траве прячется не волчонок, а волк или волчица, здесь на косе ей все казалось простым и домашним и что, возможно, и волки знают своих соседей поименно. То и дело оглядываясь назад, Варя стала рассказывать Мише про человеческого детеныша, лягушонка Маугли, которого воспитали волки и который сам стал похож на волка.

Вернувшись на хутор, она открыла вагончик. За день ее первоклассный отель превращался в первоклассную духовку, в которой вполне можно было подогревать пироги. Чтобы проветрить помещение, она пошире открывала дверь, подпирала ее табуреткой, затем шла к Ольге. Они садились пить чай, и Варя уже в свою очередь слушала ее рассказы о житье-бытье на косе, о том, какой Володя заботливый и хозяйственный, о своей дочери, которую она хотела бы пристроить рядом. Варя просила ее спеть украинские песни, и та без лишних напоминаний затягивала о гарной дивчине и хлопце Иванке, которые не могут жить друг без друга. Иногда к Ольге на чай приходили соседи. Чаще всего появлялась высокая, худощавая, одетая во все темное, та самая сапожница Проня, про которую Варя уже была наслышана. Проня жила тем, что чинила на хуторе обувь, иногда на заказ изготавливала чучела и много лет пыталась научить этому редкому для женщин ремеслу Бодню. О ее приближении давала знать маленькая собачка, которая всегда сопровождала Проню, она еще от проволочного забора извещала: идем в гости. Из-за виноградника сапожница выходила быстро и неслышно, цыкала на собаку, и та замолкала. Опершись на тросточку, Проня молча, точно решая про себя непростую задачу, умереть сразу или погодя, поджав сухие, опаленные внутренним жаром губы, смотрела глубоко впавшими глазами на неподвижно сидевшую Ольгу, затем переводила взгляд на Варю. Но эта сцена продолжалась недолго. Когда мимо нее к себе в сарай пытался проскочить Бодня, Проня своей тростью, как шлагбаумом, преграждала ему дорогу: