Каменный мост - Александр Терехов

Официально числилась в издательстве, а связь держала с энкавэдэями. И каким-то образом ее взяли в Наркоминдел, и она зацепилась. Звонила и говорила папе: я к вам приеду на дачу! Я слышала, мама сказала папе: «Я не знаю, что делать, она навязывается. Не могу же я каждый день говорить: не приезжайте!»

Роман у нее с Уманским был. Но романы у нее со многими были.

– И с Литвиновым?

– Я не могу это говорить. И отрицать не могу.

Папа мечтал, чтобы я стала врачом. Но из-за замужества институт полетел, хотя сдала все экзамены, кроме хирургии.

Я вышла замуж за Левашова, началась война. Мама, Флора и Павлик уехали в Куйбышев, а я с мужем далеко в Сибирь, за Новосибирск, в деревню. Я на восьмом месяце беременности, у меня день рождения 15 октября, и у меня бзик – хочу день рождения отметить в Москве! Все меня отговаривали, муж сказал: не умно, но я показала документы, чья я дочь, и мне тут же дали билет.

Еду в странном полупустом вагоне, без матрасов, без света, проводники в перчатках, все пассажиры из НКВД: дубленка, ремень, наган, непонятные разговоры – «на Большой земле, на Большой земле»… Партизаны, что ли? Началась бомбежка – они из вагона попрыгали, я, конечно, осталась. Они вернулись, а с ними ехал врач: «Как вы могли остаться? В таком положении? Зачем вы едете?» – «Какая разница, где погибнуть – тут или там?»

С вокзала звоню папе: «Я приехала!»

Он гробовым голосом: «Что ты сделала… Немцы под Москвой!» – «Неужели?» – «Мы ведь уезжаем в Америку через Куйбышев». – «А я приехала на день рождения!» – «Сумасшедшая».

Он прислал к Ярославскому вокзалу машину, и я приехала к нему в кремлевскую столовую. «Что ты сделала? Москва эвакуирована, не сегодня завтра мы должны уехать…» А мне не страшно! Ни от сирены, ни от бомбежки. Я в бомбоубежище ни разу не пошла!

Мы поехали в Куйбышев, папа как-то виновато говорит: «Ты не возражаешь, если с нами Петрова поедет?» Для меня это обычное явление, так она присосалась, я только подумала: «Где же ее сын?» Она появилась на вокзале, мы ехали с охраной, в пустом вагоне безо всяких удобств. Только три ящика продуктов, чтобы кормить охрану.

Едем. «Пап, а что Петрова будет в Куйбышеве делать?» Он так тихо и спокойно отвечает: «Она с нами поедет в Вашингтон. Оформил секретарем. Мама велела ей за мной смотреть, когда уезжала в Куйбышев. Вот она и взяла надо мной шефство».

Поедет и поедет, но я заметила, когда пыталась уснуть, что в папином купе все время горит свет. И я встала и прокралась со своим животом, смотрю: он там лежит. А она сидит рядом.

– Айви Вальтеровна переживала из-за отношений Максима Максимовича и Петровой?

– Ничего, ничего…

«25 июля. Мать была актрисой, а последнее время работает электротехником в артели „Промремонт“.

В начале июня я зашел в школу и услышал, что Володя Шахурин и Нина Уманская якобы несколько дней назад были убиты у Большого Каменного моста. Кем убиты? Не знаю».

Кто-то составил план воспитания и начал по плану. Первые три дня мальчикам приносили баланду с кильками, а потом откармливали как на убой.

«Болотовский рассказал, что С.М.Шахурина говорила, что были кем-то убиты и ей неприятно, что некоторые ученики нашей школы говорят, будто бы Володя застрелил Нину и после покончил жизнь самоубийством».

Днем они читали. Серго Микоян упивался Достоевским и «Приключениями Рокамболя», обнаружив, что, как и Рокамболь, томится в камере 413. Хмельницкий сидел в 91-й, хорошей камере с унитазом и умывальником, и ждал тележки из библиотеки – за полгода они прочли больше, чем за прошедшую и последующую жизнь. Реденсу сосед по камере представился киномехаником Мастерковым (якобы арестовали за сгоревший кинопроектор), Мастерков пересказывал фильмы, соскальзывая к: «А может, кто подучил вас в эти… игры?», исчезал на побывки, возвращаясь с хорошим куском сливочного масла. Допрашивали ночью.

«Володе нравились методы работы ордена иезуитов: обман, хитрость, интриги. Особенно нравилось изречение: младший член должен быть трупом в руках старшего. Хотели назвать организацию 'Орден иезуитов XX века' , но заспорили. Создали руководящий чрезвычайный совет. Иностранный отдел возглавил Реденс, агитацию и пропаганду – Хмельницкий, вооружение и финансы – Барабанов. Шахурин – вождь, рейхсфюрер. Вано – шеф и покровитель. Собирали по десять рублей в месяц. Для каких целей собирали денежные средства? Деньги для приобретения оружия для своих дивизий. У Шахурина имелся испорченный пистолет 'бульдог' , пугач 'вальтер' и большой нож. У Микояна Серго небольшой пятизарядный револьвер или пугач, у Кирпичникова старый штык и нож».

Реденс не доставал ногами до пола, на первом допросе следователь вдруг сказал, отвлекшись от стального полета ему в душу: «Ты уже большой, а ногами болтаешь…»

… С ними говорили лучшие мастера предсмертной беседы Империи. Знаменитый Шейнин, сыщик с моноклем, – даже ненавидящие, описывая его, не обходились без «интеллигентнейший», выходец из многочисленной еврейской семьи, одной из четырех приведенных в революцию агитацией лично Кагановича. (Мальчики не боялись только Шейнина: он улыбался. Серго Микоян на всю жизнь запомнил лживую истину: если на допросе улыбаются – ты выйдешь.) Богдан Кобулов, замнаркома НКВД, приятель Уманского, так запомнившийся собеседнику из тех немногих, кто после разговора с Кобуло-вым прожил дольше недели: «крупная голова, полное лицо человека, любящего поесть и выпить, глаза навыкате, большие волосатые руки и короткие, кривые ноги». Дочь Кобулова – за это благодарны все и что-то немногое прощали папе – не сторонилась родственников арестованных и казненных, не отводила при встрече глаз. Страшный, высокий и красивый Лев Емельянович Володзиевский, одно из чудовищ Лаврентия Берии, ходил из угла в угол – ему потом доверили вскрывать гнойник разгула Васи Сталина в ВВС Московского округа.

Больше всех мальчики боялись генерал-лейтенанта Сазыкина. Николай Степанович не улыбался, мрачный. У всех людей правды мальчики, игравшие в фашистов, вызывали омерзение, но только Сазыкин его не скрывал. Почему? Скорее всего потому, что, послужив наркомом госбезопасности Молдавии, но еще не занявшись атомной бомбой, в то лето Николай Степанович не только неотлучно находился при Берии, но и возглавлял Четвертое управление, секретно-политическое, изучая ржавчину железных людей: похоть, порочные наклонности, пьянство, барство, присваивание блестящих безделушек – все, что следовало знать императору, – подустал от низости и не считал нужным улыбаться этим…

«Немецкие книги В.Шахурин получал от Вано тайно от родителей. По чьему совету читал? Не знаю. Говорил, что ему нравятся некоторые принципы Гитлера. Врага надо принять ласково и предложить отравленную конфетку. Говорил: когда подрастем, займем руководящие посты и будем проводить свою политику. Какую?

Володя видел себя сперва дипломатом, а потом диктатором и стремился к достижению господства дипломатическими и военными путями. Из немцев создадим армию для завоевания других государств. Из Франции устроим кафешантан. Главное – собирать сторонников».