Венецианская птица. Королек. Секреты Рейнбердов - Виктор Каннинг

– Какого черта ты там делаешь?

Пес со смаком жевал утреннюю «Дейли мейл», которую сам же принес из прихожей. Джордж выхватил газету из собачьей пасти, разгладил влажные от слюны листы и… принял решение. Ему необходимо в корне изменить свою жизнь. Он талантлив, недурен собой, умен и наделен своеобразным чувством собственного достоинства. Хватит уже ходить на коротком поводке. К дьяволу! От таких, как миссис Грэдидж, Джорджа выворачивало наизнанку. А с Бланш и ей подобными он тоже, если честно, чувствовал себя неуютно. Он ведь даже не знал, фальшива она насквозь, только наполовину или действительно полностью помешалась на своем спиритизме и парапсихологии. В общем, Джордж не желал дурачить пожилых леди, чтобы вытряхнуть из них деньги на идиотскую идею возведения «Храма Астроделя», будь он трижды неладен! Кем, черт возьми, Бланш себя возомнила? Дочерью царя Соломона? А этот ее Генри? Где она раскопала его мощи? Откуда он вообще взялся? Наверное, прочитала о нем в альбоме «Детишкам об истории британских железных дорог» или еще где-нибудь. Нет, с него хватит. Он много сделал для нее. Они останутся друзьями, но подстраиваться под Бланш он больше не будет. Поедет в Солсбери, прогуляется там вокруг собора и обдумает свою новую жизнь. Лучше места для медитации не найти. Потом пообедает в «Красном льве» и отправится к Бланш, чтобы поговорить и выложить все начистоту. Может, удастся и ее уговорить начать жизнь заново…

Джордж посмотрел вниз на Альберта и сказал:

– Теперь здесь все станет по-другому, вот увидишь.

Пес вздернул серые брови и вильнул хвостиком.

Пока Джордж завтракал и строил планы реорганизации своей жизни, мисс Рейнберд тоже сидела за утренним столом, глядя на еду без аппетита, чувствуя себя скованной и все еще усталой после очень тревожно проведенной ночи. Гарриэт снова явилась к ней во сне и вела себя настойчиво. Любопытно, что порой она приходила в облике молодой женщины, а потом вдруг в старческом возрасте. И мисс Рейнберд это приводило в замешательство. Но вот в том, чего Гарриэт добивалась, никаких сомнений не было. «Найди моего мальчика. Найди его и прими в семью. Он ведь тоже Рейнберд!» Часто, когда она произносила слова «Он тоже Рейнберд!», ее голос резонировал странным эхом.

Да, это была скверная ночь с Гарриэт, завывавшей и стенавшей с гулким эхом, как плохая актриса в любительском спектакле. Вот уж проблема на ее голову, найти сына Гарриэт! И привезти его в Рид-Корт, чтобы все здесь досталось ему после ее смерти… Десять к одному – если мисс Рейнберд найдет его, он окажется личностью, совершенно непригодной на роль продолжателя рода. А привезти его сюда – значит предать огласке историю. Впрочем, не так уж она глупа, чтобы не понимать – среди соседей были люди, знавшие о случившемся. Какой же идиоткой оказалась Гарриэт! Нет, не потому что влюбилась, если это была действительно любовь, а не простое физическое влечение. Просто повела себя как обычная деревенская простушка. Заниматься любовью в старой рыбацкой хижине! Неслыханная неосторожность с ее стороны! И почему-то она не сделала ничего для предохранения… Впрочем, любой, даже не самый искушенный мужчина, принял бы меры предосторожности. И что выросло из этого сукина сына? Ничего путного, разумеется. Нет, это несправедливо. В конце концов, если его удастся разыскать, не нужно сразу заявлять о себе. За ним можно понаблюдать и, если он окажется никчемным человеком, закрыть вопрос и забыть о нем навсегда. Или внести анонимный взнос в его пользу, сделать нечто полезное для него, что утихомирит Гарриэт и отчасти удовлетворит ее желания.

Мисс Рейнберд удивилась, поняв, что думает о Гарриэт как о живом человеке, как о силе, с которой необходимо считаться. Это уже выходило за рамки нормальности.

Мисс Рейнберд прикурила первую из четырех сигарет, которые позволяла себе за день, снова наполнила чашку кофе и предалась грустным размышлениям о том, насколько она одинокий человек. У нее не было ни одного настоящего друга или подруги. Знакомых полно. Глупышек вроде Иды Куксон или даже вполне разумных мужчин как врач, адвокат, финансовый советник, биржевой маклер. Но не друзей. Не с кем хоть изредка поговорить по душам.

Мисс Рейнберд звонком вызвала Ситона и, когда он явился, сказала:

– Через полчаса мне понадобится машина. Я еду в Солсбери.

Буш завтракал в своей квартире. Стакан натурального грейпфрутового сока, кукурузные хлопья без сахара в миске с молоком и яблоко – явно импортное, потому что он едва смог осилить половину: на вкус оно отдавало слегка ароматизированной ватой. Настроение было омерзительное, и вдалеке от посторонних глаз он мог сполна дать себе волю. Схватив оставшуюся половину яблока, Буш в ярости метнул его через кухню, и оно липкой массой размазалось по двери холодильника. Но облегчения этот порыв не принес. Воспоминания о вчерашнем совещании в Скотленд-Ярде все еще болезненно отзывались в нем. Они поджарили-таки его на медленном огне. Вежливо, но с наслаждением. Заместитель комиссара, два помощника заместителя комиссара и двое начальников отделов. Любимчик Грандисона из департамента – сам чародей и волшебник Буш – от имени всех остальных недоумков, окруживших себя повышенной секретностью и поставленных над полицией, просил их, как сформулировал сладчайшим голосом один из присутствовавших, «найти, из какого матраса в Южной Англии выпало перо, которого к тому же ни у кого не было»! Но звучали фразы и похуже, потому что прямо относились к делу. Впервые за время работы на Грандисона из Буша сделали круглого идиота. Они прекрасно понимали, с чем он столкнулся, и им очень нравилась его беспомощность. Нравилась тем больше, чем сильнее ненавидели они его департамент. Когда Буш произнес, что вопреки скудным уликам, имеющимся по данному делу, сама его серьезность не допускает возможности бросить расследование и умыть руки, один из остроумцев елейным тоном спросил: «Мягкой или жесткой водой?»

Воспоминание об этой реплике заставило Буша поморщиться. И не имело значения, что полицейским ищейкам все равно придется ему подчиняться и делать все от них зависящее. У них не было выбора. Проблема заключалась в ином – они убеждены в провале предстоявшей операции. Именно это радовало их больше всего. И как же он скрасил для них омерзительный, почти по-зимнему холодный и мрачный мартовский день!

Буш прошел в гостиную и сел за стол. Отчаяние ощущалось физически, словно извивавшаяся змея, которая сбрасывала с себя старую кожу. Он написал жене письмо в холодных бесстрастных выражениях, информируя ее, что в его намерения не входит предоставлять ей основания для развода, и еще меньше склонен он принимать основания, которые способна выдвинуть она сама. Если она не собирается к нему возвращаться, то пусть высидит отведенный законом период в пять лет раздельной жизни, после чего сможет легко развестись и снова выйти замуж. Пусть помается, мстительно думал Буш. Он не желал ее возвращения, но существовала вероятность, что не связанный узами брака ее новый возлюбленный к ней охладеет, и придется ей пожить в одиночестве, пока не подыщет замену.

Закончив письмо и заклеив конверт, он сидел и разглядывал его. А между тем Торговец где-то готовился нанести третий удар. Расчетливо, эффективно и с полным основанием надеяться на успех. А он, Буш, скован по рукам и ногам. Когда он сегодня доберется до своего кабинета на работе, отчеты по гольф-клубам будут дожидаться просмотра и анализа. Но, как нетрудно предположить, толка от них не окажется никакого.