Савитри - Ауробиндо

рождена будет семья.

И мир и свет во всех мирах будут".

Конец четвертой песни

Песнь пятая

Обнаружение души

Дальше она пошла, ища души пещеру мистическую.

Сперва ступила в ночь Бога.

Свет погас, что помогает миру трудящемуся,

Сила, что запинается в нашей жизни и борется;

Этот неспособный разум от мыслей своих отказался,

А борющееся сердце — от своих бесполезных надежд.

Неудачу потерпело всякое Знание и все формы Идеи,

И Мудрость в страхе закрыла свою смиренную голову,

Ощущая Истину слишком великую для мысли и речи,

Бесформенную, невыразимую и вечно прежнюю.

Невинному и святому Неведению

Она поклонялась как тот, кто склоняется перед Богом бесформенным,

Незримого Света не могла она требовать, ни владеть им.

В простой чистоте пустоты

Ее разум перед непостижимым встал на колени.

Все отменено было кроме ее обнаженной себя

И лежащего ниц стремления ее сдавшегося сердца:

Силы не было в ней, ни гордости мощи;

Возвышенный пыл желания угас

Пристыженный, тщеславие отдельной себя,

Надежда на духовное величие исчезла,

Ни спасения она не просила, ни небесной короны:

Смирение сейчас казалось состоянием и то слишком гордым.

Ее самость была ничем, один Бог был всем,

Но все еще она Бога не знала, лишь знала — он есть.

Священная тьма ныне внутри размышляла,

Мир глубокой был тьмой, нагой и великой.

Эта пустота вмещала больше, чем все миры изобилующие,

Эта незаполненность ощущалась больше всего, что родило Время.

Эта тьма знала молча, безмерно Неведомое.

Но все было бесформенно, бесконечно и немо.

Как по затененной сцене гулять может тень,

Маленькое ничто, идущее через Ничто более могучее,

Ночь персоны в неприкрашенном контуре,

Пересекающая бездонную имперсональную Ночь,

Она молча двигалась, пуста, абсолютна.

В бесконечном Времени ее душа широкого достигла конца,

Местом ее духа стала Ширь беспространственная.

Наконец перемена приблизилась, пустота была сломана;

Волны рябили внутри, мир шевелился;

Вновь ее внутренняя самость ее стала пространством.

Там ощущалась близость блаженная к цели;

Небо поцеловать священный холм низко склонилось;

Воздух дрожал с восторгом и страстью.

Роза великолепия на дереве грез,

Лик Рассвета рос из сумерек лунных.

День пришел, жрец жертвоприношения радости,

В богослужащее молчание ее мира[55];

Он нес смертный блеск, как свое платье,

Следом за собой, как пурпурный шарф, оставлял Небеса, нес,

Как киноварный знак своей касты, красное солнце.

Словно давняя греза запомнившаяся оказалась правильной,

Она узнавала в своем пророческом разуме

Нерушимое сияние этого неба,

Дрожащую сладость этого счастливого воздуха

И скрытую от зрения разума и приближения жизни

Мистическую пещеру в священном холме

И своей тайной души узнала жилище.

Словно в неких Елисейских оккультных глубинах,

В последнем прибежище Истины от оскверняющего касания мысли,

Словно в скального храма одиночестве скрытое,

В убежище Бога от невежественного, богослужащего мира,

Оно, удаленное даже от внутреннего чувства жизни, лежало,

Отступив от желания сердца запутанного.

Чудесные размышляющие сумерки повстречали глаза

И святое безмолвие видели как пространство безгласное.

Внушающая благоговение смутность кутала великие скальные двери,

Высеченные в массивном камне транса Материи.

Две змеи золотые ее косяки обвивали,

Обхватив их своей силой, ужасной и чистой,

Выглядывали глубокими и блестящими глазами мудрости.

Орел накрывал эти двери победными широкими крыльями:

Огни самопотерянной, неподвижной мечты,

Голуби теснились на размышляющих серых карнизах,

Словно изваянные скульптуры белогрудого мира[56].

Через сон порога она прошла внутрь

И нашла себя среди великих фигур богов,

Сознательных в камне и живых без дыхания,

Душу человека наблюдающих с непрестанным вниманием,

Исполнительные фигуры космической самости,

Миры-символы неизменной способности.

Со стен, покрытых многозначительными формами,

Глядели на нее сцены жизни человека и зверя

И высокий смысл жизни богов,

Сила и необходимость этих неисчислимых миров,

Лица существ и протяженности мирового пространства

Сообщали неистощимо и кратко

Иератическое[57] послание поднимающихся планов.

В их выражающей бесконечность безмерности,

Они были расширением самости Бога

И вмещали, принимая все беспристрастно,

Его фигуры, его небольшие и могучие акты,

Его страсть, его рождение, жизнь, смерть

И его возвращение к бессмертию.

К постоянному и вечному вел их подъем,

К существованию чистому, что везде одинаково,

К абсолютной силе и к сознанию полному,

К невообразимому блаженству, от форм свободному,

К радости во Времени и к мистерии безвременной

Триединого существа, которое есть все и одно,

И еще не одно, а само по себе обособленно.

Там не было ни шагов дышащих людей, ни звука,

Лишь живая близость души.

Однако все миры и сам Бог были там,

Ибо был каждый символ реальностью

И нес присутствие, которое дало ему жизнь.

Все это она видела, внутренне чувствовала, знала

Не какой-то мыслью ума, а самою собой.

Свет, рожденный не от солнца, не от луны, не от пламени,

Свет, что внутри жил и видел внутри,

Излучающий интимную зримость,

Делал так, что тайна раскрывала больше, чем слово:

Наше чувство и зрение есть ошибкам подверженные взгляд и касание,

Лишь зрение духа полностью верно.

Так она шла в том мистическом месте

Из комнаты в комнату, минуя одну каменную дверь за другой,

Она ощущала себя сделанной единой со всем, что она видела.

Запечатанная идентичность внутри нее пробудилась;

Она знала себя Возлюбленной Высшего;

Эти Богини и Боги были он и она:

Она была Матерью Красоты и Восторга,

Словом в широком созидающем объятии Брахмы,

И Мировым Могуществом на коленях всемогущего Шивы, –

Всех жизней Мать и Господь,

Наблюдающие миры, созданные их двойным взором,

Кришна и Радха, навеки в блаженстве сплетенные,

Обожающая и Обожаемый, самоутеряенные и единые.

На золотом сидении в последних покоях

Сидел Один, чью форму и вид описать невозможно;

Лишь один ощущался мира[58] недостижимый источник,

Сила, чьей она была заблудившейся Силой,

Незримая Красота, цель желания мира,

Солнце, чей луч — всякое знание,

Величие, без которого быть жизни не может.

Отсюда все уходило в безмолвную самость,

Все стало нагим, бесформенным, чистым.

Затем за последний отодвинутый камень туннеля

Она вышла туда, где сияло бессмертное солнце.

Там был дом, весь из света и пламени,

И, перейдя стену живого огня без дверей,

Там внезапно она встретила свою тайную душу.

Существо бессмертное в преходящем стояло,

Бессмертие, развлекающееся с вещей мимолетностью,

В чьих широких глазах спокойного счастья,

Которое ни жалость, ни горе не могли отменить,

Бесконечность повернула свой взгляд на конечные формы:

Безмолвной поступи часов наблюдатель,

Вечность поддерживала мгновения действия

И преходящие сцены игры Вечнодлящегося,

В мистерии своей избирающей воли,

Участница Божественной Комедии,

Представитель Духа сознательный,

В нашу человеческую природу делегат Бога,

Товарищ