Куда ж нам плыть? Россия после Петра Великого - Евгений Анисимов

Наконец, затронем еще один аспект проблемы «бироновщины», которая очень часто изображается как репрессивный режим, чем-то схожий по жестокости с режимом Ивана Грозного. Действительно, во времена Бирона были и шпионаж, и доносы, и «жестокое преследование недовольных». Но когда этого не было в России? В тридцатых годах XVIII века вся система политического сыска, начиная с законодательства и кончая особенностями ведения политических дел, была прямым продолжением системы политического сыска XVII века, и особенно – свирепого политического сыска петровских времен. Изучая историю политического сыска, мы видим, что с приходом Анны к власти масштабы репрессивной работы сыскного ведомства не возросли. Все эти годы личный состав Тайной канцелярии не увеличивался, оставаясь в пределах 10–20 человек и около полутора сотен солдат Преображенского полка и Петербургского гарнизона, которые охраняли колодников. Число последних никогда не превышало 250–300 человек. Всего за десять лет анненского царствования было арестовано максимум 10 тысяч человек, а в Сибирь из них было отправлено не более тысячи. Иначе говоря, никакой речи о массовых репрессиях во времена «бироновщины» идти не может. Данные описи дел Тайной канцелярии позволили Т.В.Черниковой сделать вывод, что количество политических дел времен Анны не превышает двух тысяч единиц, тогда как в первое десятилетие царствования Елизаветы зафиксировано 2478, а во второе десятилетие (50-е годы XVIII века) – 2413 дел. Несомненно, в анненское время с попавшими в Тайную канцелярию расправлялись более жестоко, чем при Елизавете Петровне, но все относительно – ведь Елизавета вообще отменила смертную казнь. Если же сравним анненский сыск с петровским, знавшим действительно массовые расправы с недовольными – стоит вспомнить стрелецкое дело конца XVII века, расправы с Астраханским и Булавинским восстаниями, дело царевича Алексея и др.

Просмотренные мной в ходе работы над книгой «Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке» дела Тайной канцелярии показывают, что детально изучаемые следователями слухи и сплетни о жизни Анны и ее окружения (а это и есть основная масса преступлений) очень редко фокусировались именно на немецком происхождении ее любовника. Такой же характер имели следственные дела о русских «ночных императорах» Елизаветы или Екатерины II. Конечно, элемент патриотизма, выраженный в осуждении преимущества, которое получали «немцы» при дворе и в армии, все же присутствовал – об этом тоже сохранились дела, – но никогда эта тема при работе Тайной канцелярии не становилась главной. Мы не можем утверждать, что в анненское время карательные органы России боролись с патриотическим движением.

Вероятно, царствование Анны Иоанновны никогда бы не стало историографической «бироновщиной», если бы не было омрачено розысками и расправами над несколькими знатными фамилиями и персонами – Долгорукими, Голицыными, Волынским. Но в этом смысле анненское правление было не более «террористично», чем правление ее предшественников и преемников. Склонность к политическому розыску как средству устрашения и подавления политической оппозиции, пресечения нежелательных толков и слухов проявляли в той или иной степени все русские цари. Кровавые розыски при Петре I, потом расправа Меншикова со своими коллегами при Екатерине I, а затем дело самого Меншикова при Петре II, наконец, дело Лопухиных, Лестока при Елизавете – все это вытягивается в единую цепь, звеньями которой стали и дела Долгоруких, Голицына, Волынского при Анне. Не пытаясь оправдать Анну и Бирона, отметим, что в политической борьбе Анна и ее окружение поступали точно так же, как поступали все предшественники императрицы, приближая угодных и отдаляя неугодных, да и то соотнося свои действия с конъюнктурой. По-видимому, придя к власти, мстительная Анна хотела «разобраться» прежде всего с верховниками. За февраль – март 1730 года сохранился проект указа царицы о начале публичного «исследования и рассмотрения» обстоятельств приглашения Анны на русский престол и ограничения ее власти. И отчасти это расследование было начато. Казалось бы, на волне общей поддержки дворян, избавившихся от олигархов, Анне представился хороший случай расправиться со своими утеснителями – бывшими верховниками. Но, тем не менее, она не пошла на это до конца, затормозив начатое расследование, и поступила так вовсе не из гуманных соображений. Дело в том, что согласно проекту указа предусматривалось, что разбирательство и суд над верховниками осуществит собрание «разных главнейших чинов», которое затем рассмотрит проект изменения государственной системы, с тем чтобы не допустить в дальнейшем подобных «затеек». Готовая расправиться с верховниками, Анна, тем не менее, пойти на созыв такого собрания, конечно, не собиралась – не для этого она порвала кондиции. Поэтому, не дав хода проекту, Анна устремилась по вполне традиционному пути – «положения» опал на личности, точнее – на семьи вчерашних фаворитов.

Опала на Долгоруких была «положена» весной 1730 года в типичном для прошлых столетий стиле: репрессиям (без суда и следствия) были подвергнуты не конкретные виновники попытки ограничения власти императрицы (например, князь Иван Алексеевич, или князь Алексей Григорьевич, или Василий Лукич Долгорукие), а почти весь род Долгоруких. В этом хорошо видна традиция политических репрессий: ссылали или казнили не только опального вельможу, но и его братьев, весь род, на который обрушивался царский гнев и который тем самым сбрасывался вниз по ступеням местничества. Так было до Петра Великого, так было при Петре и после: Меншиков отправился в Сибирь с невинными перед государством домочадцами, а чуть ранее он сам сослал П.А.Толстого на Соловки вместе с его сыном, который никаких преступлений не совершал. И Анна осталась верной этой традиции. «Фельдмаршал Долгорукий, – пишет французский поверенный Маньян в июле 1731 года, – не скрывает своего отчаяния при мысли о том, что он остается единственным представителем своего рода, который сохранил еще за собой доступ ко двору, и эта милость приобретена им тяжкою ценою унижений, которые он обязан за то терпеть со стороны графа Бирона».

В указе от 14 апреля 1730 года Долгорукие (в первую очередь князь Алексей и князь Иван) обвинялись в том, что «не берегли здоровья» Петра II (любопытно, что впоследствии Бирон тоже оказался виноват в том, что не берег здравия Анны Иоанновны, не препятствуя ее езде верхом), а также «отлучали Ея величество от доброго и честного обхождения», пытались женить юного царя на Екатерине Долгорукой, и, наконец, Долгоруких Анна обвиняла в заурядной краже «нашего скарба, состоящего в драгих вещах на несколько сот рублей». Князь Василий Лукич обвинялся в преступлениях, которые не раскрывались публично: «за многие его Нам и к государству Нашему бессовестные противные поступки». За это его отправили на Соловки, в ту тюрьму, где в 1729 году умерли отец и сын Толстые. Вначале семья Алексея Долгорукого была выслана из подмосковного имения Горенки в дальнюю пензенскую вотчину – Селище. Не успели Долгорукие приехать в Селище, как их нагнал отряд солдат, который был послан императрицей, чтобы сопровождать опальных в Сибирь, на новое место ссылки – в Березов, где незадолго перед этим умерли АДМеншиков и его дочь Мария. Долгорукие были поселены в том же доме, из которого были вывезены сын и дочь светлейшего – Александр и Александра. Потянулись долгие годы ссылки…