2024-й - Юрий Никитин

3. Nasdaq становится научным обозначением.

4. Ваш тостер имеет сайт его вебкамеры.

5. Фемтотрейдинг не одобряется дейтрейдерами.

6. Луддиты построили отшельническую, замедленную сферуДайсона.

7. Люди спорят, когда же будет сингулярность: на 2015-йили 2030-й наносекунде…

Тимур сказал брюзгливо:

— С такими кадрами до сингулярности еще топать итопать… Роман, плесни мне еще кофейку!

Роман задумался, возвел очи горе.

— А ты старше меня или в том же ранге?

— Ну вот, — сказал Тимур обвиняюще, — видите?Потому с такими кадрами даже до коммунизма не дошли, а вы про сингулярность!

— Ладно, — сказал Роман великодушно, — налью.Я же добрый! В сингулярности все будут добрыми… раз там ничего не будет стоитденег.

Василий Петрович сказал с мягкой укоризной:

— Ребята, что-то вы не о том говорите… Не можем же мы всамом деле рассуждать о том, кому жить, кому умереть? Скажем точнее и страшнее:кому на Земле жить, кому умереть? Даже так: кому на Земле жить, кому уйти поддерновое одеялко?

Тимур раздраженно буркнул:

— Нам нельзя, мы ж нравственныя, а вот дядяТоля-водопроводчик не обременен этой херней, он не только будет рассуждать, какуже рассуждает о политике, медицине и футболе, но и примет меры, кого пускать всингулярность, а кого нет. Ему только дай право решать!

Скопа хихикнул:

— Да уж, всех выполет, как сорную траву, кто не за«Спартак»!

— И тех, — добавил Гулько, — кто в футболе неразбирается.

Тимур сказал спокойнее:

— Я исхожу из чувства справедливости. Умерли академикПавлов, Паскаль, Ньютон, Ломоносов, Коперник, Моисей, Будда, Конфуций… апьяненький дядя Вася будет жить вечно?

Василий Петрович погрозил пальцем:

— Не передергивай. Во времена Коперника не было шансана вечную жизнь. И такой дилеммы не стояло. Но я полагаю, что и сейчас ее нет.Даже поднимать такой вопрос безнравственно и кощунственно!

Тимур промолчал, я видел, как он опускает веки, чтобы никтоне увидел в его глазах злое несогласие. Василий Петрович все-таки поглядываетна него с опаской, чувствует, что хотя Тимур — крайний экстремист, но его явнаясимпатия к крайним мерам находит понимание у коллектива. К счастью, культура и нравственныеаксиомы, вбитые в нас с детства, не позволяют высказать свое отношение вслух.Одно дело — подумать гадость, другое дело — высказать вслух нечто, чемуужаснешься сам.

Но тут сразу же вспоминается анонсированный чип, черт бы егопобрал…

Я перехватил взгляд Алёны, она поглядывает искоса, я вскинулруку и сделал приглашающий жест. Она поднялась и осторожно прошла за спинамиразговаривающих.

Я похлопал ладонью по сиденью рядом. Алёна улыбнулась:

— Пыль выбиваешь?

— Для тебя, Алёна.

— Становишься, — заметила она, — как ВасилийПетрович.

— Борода растет?

— Галантность, — объяснила она. — Вообще непоняла, из-за чего такая странная дискуссия. Каша у ребят в голове. Винегрет!Первое — пускать или не пускать политиков в сингулярность — зависит не от нас.Второе — ставить или не ставить себе чип — решает каждый сам. Никто принуждать,как понимаю, не будет.

— Верно, — сказал я, — хотя с чипами не такпросто. Принуждать не будут… напрямую. Но мне, как и любому, проще доверять«прозрачному» человеку, чем закрытому всеми экранами. На бытовом уровне это нетак важно, но вот проголосую я, как и всякий нормальный, только за прозрачного,если будет выбор. Потому, пускать или не пускать политиков… в политику скоробудет в самом деле зависеть от голосующих. Впервые будут в самом деле честныевыборы!

Я повел рукой, стол с тортом, шампанским и набором фужеровподкатил к нам.

Алёна засмеялась:

— Верен себе!

— Я же глава, — сказал я скромно. — Долженчем-то отличаться. Особенно в глазах женщины.

— Что с тобой? — спросила она удивленно. — Счего я в твоих глазах стала женщиной? Давай держись, не разочаровывай.

Я наполнил два бокала, один подал Алёне. Она улыбалась,показывая ровные изумительные зубы, красиво оформленный рот. Вообще ощущениетакое, что даже не пользуется услугами своей клиники, хотя, конечно, такихженщин уже не осталось, Алёна тоже что-то да делает, вот, к примеру, изменилагрудь…

— Ты куда смотришь? — спросила она синтересом. — И что там такого заметил, чего не видел?

— Да так, — ответил я и поспешил перевестиразговор на другую тему: — Мне кажется, этот чип становится некимэкзаменом на готовность к сингулярности. А сама сингулярность как приближениеСтрашного суда…

Наши бокалы едва слышно сомкнулись, она внимательно взглянулаповерх края фужера.

— Страшный суд, — напомнила она, — произойдетпо зову труб в один день.

— Издали так и будет выглядеть, — согласилсяя. — Вообще-то в этом случае Страшный суд будет только для тех, ктопредстанет перед ним добровольно.

— Зато… — медленно проговорила она и, не закончивфразу, сделала глоток.

Я неотрывно смотрел на ее горло, будто мог увидеть, какшампанское проходит гортань, спохватившись, сказал:

— Зато эти пойдут дальше.

— В смысле, мы пойдем?

— Верно, — подтвердил я. — А с остальными…хрен с ними. Вообще-то Судный день в разные века представляли по-разному.Когда-то: это после трубного гласа ангелов из могил поднимаются мертвецы, а ихспрашивают о прошлых грехах, и одних пропускают в некий рай, других бросают втопку. Сейчас, к нашему удивлению, Судный день видим почти таким же, разве чтоможем смутно увидеть некоторые критерии, по которым будут пропускать всингулярность.

Она спросила с интересом:

— Какие же?

Я подумал, развел руками:

— К примеру, просматривают твои воспоминания, рассматриваютгрешки. Такие, как прелюбодеяние, пропускают, это все от животного в человеке,а вот скачивала чужие книги, не заплатив, — это уже преступление самогочеловека, а не животного в нем. За это тебя в сингулярность нельзя. Пока что —в чистилище. Надолго.

Она допила и с достоинством поставила пустой бокал настолешницу.

— А почему это меня? — спросила она несколькосердито. — Все скачивали.

Все давно разбились на группки, ведут неторопливыеразговоры. Мне показалось, что с каждым годом мы становимся все ленивее иленивее, за жизнь уже бороться не надо, байма успешно расширяется почти безнашего участия, ряд молодых компаний дерутся за право делать нам аддоны илихотя бы выполнять мелкие заказы…