Последние бои Вооруженных Сил Юга России - Сергей Волков

За это короткое время моего пребывания в железнодорожной роте подружился я с Алешей Воропаем и Шурой Муратовым, всюду мы были вместе. Но станция Суджа для нашей троицы оказалась трагической — Шуру сдал в санитарный поезд, у него начинался тиф по всем признакам — ушел поезд, и я больше Шуру никогда не встретил! Отступление, видимо, действует развращающе на всех, даже на такую воинскую часть, как наша, — ведь мы жили с комфортом, все было, кормили нас хорошо, даже что‑то платили — не помню сколько! Но Петя смеялся, что я получил свое первое солдатское жалованье, несмотря на то что мы были обеспечены всем, на станции Суджа я собственными глазами видел, как наши солдаты грабили склад — таскали длинные мешки с луком и складывали их на крышах вагонов! Я был совершенно потрясен, когда увидел Алешу Воропая с такой ношей среди бела дня.

— К чему тебе это?

— Ты еще молодой, ничего не понимаешь! — было ответом, но дружба наша на этом оборвалась.

Тащили все во главе с нашим взводным. На станции Тотня была рота вызвана на поверку, — давно уже не было ни поверок, ни молитв. Капитан Кирсанов обошел фронт мрачный и нервный — все ждали грозы. Остановился против наших двух взводов и дежурному офицеру отдал приказ под его личную ответственность:

— Послать наряд и в течение десяти минут сбросить всю эту дрянь с вагонов. Если повторится что‑либо подобное — застрелю сам!

И ушел: вероятно, в течение пяти минут все мешки с луком были сброшены!

Мы шли в Полтаву. Мерно стучали колеса, эта музыка мне запомнилась на всю жизнь!

Полтава — все в снегу, все бело, так чистенько! Мороз… Состав роты вытянулся на третьем пути; нас утром вызвали на поверку с церемонией, впервые после похода под Орел. Бодро спели молитву. Командир роты капитан Кирсанов с дежурным офицером обошел фронт — длинным был фронт роты, тут были не только все взводы, но и отделение головного участка со всеми «комендантами», уже вернувшимися в роту после отступления. Затем было сделано перестроение: головной участок занял место у стен вокзала, а командир остался внутри, между обоими частями — все это на первом широком перроне Полтавского вокзала. Командир был мрачен, но первые его слова укрепили обычное к нему доверие — поблагодарил роту за тяжелую службу, что мы прошли последними на участке между Курском и Льговом. Против нас была и природа, и красные… Затем объявил приказ о выделении из роты броневспомогателя «Желбат-2» под командованием поручика Петра Иванченко, команда будет им сформирована к полудню завтрашнего дня, бронеплощадку и паровоз типа «ОВ» принять в депо, теплушки, оборудованные для жилья, принять от коменданта станции. Броневспомогатель «Желбат-2» будет исполнять распоряжения начальника головного участка, а в случае необходимости — начальника соответствующей бронегруппы, как броневспомогатель и как легкий бронепоезд, имея на вооружении восемь тяжелых пулеметов. Сказал, что надеется увидеть хорошую работу. С Богом! «Рады стараться, г–н капитан!» — рванули наши взводы в ту тишину морозного утра, в ту тишину, покуда слушали приказ. «Разойдись!» И все кругом зашумело…

Когда мы ночью проходили тот участок пути, что сказал командир, что «мы прошли последними», — уже снегу было столько, что щиты ограждения скрывались в нем, снегу было много и на полотне — после нас снег завалил полотно, — больше никто не прошел, а кто и прошел, то застрял у виадуков у Льгова, которые были взорваны нашей пехотой без координации и распоряжения «начальства» — соначальника военных сообщений, пехотное начальство боялось встретить на этом участке советские бронепоезда, но прежде, чем те могли прийти, угробили наши четыре бронепоезда в снегу у виадуков. Три на нашей линии Курск — Льгов, четвертый на линии Льгов — Брянск — «Генерал Корнилов», «Офицер», «Иоанн Калита» и «Генерал Дроздовский». Команды ушли пешим порядком. Фронт там и замерз.

Зима, Полтава… Рота ушла на ст. Харьков — Южная, а мы стоим здесь в тупике, на формировании, в ожидании распоряжений… Теперь наш поезд состоит из двух частей — базы и боевой части, но сейчас это один состав (то есть поезд): впереди две контрольные площадки — шпалы, рельсы и все необходимое для починки пути на них; затем бронеплощадки, так называемый «гроб» — длинная, вероятно сделанная из угольной площадки с высокими железными стенками и железным перекрытием. На обе стороны по четыре амбразуры для пулеметов; на обоих концах площадки входные, в дверях тоже амбразуры. Пулеметы «виккерс» 4 на треногах, 3 «максим» на колесах и 1 «кольт» на треноге. Патроны в ящиках тут же рядом; свободного места мало. Снаружи на защитного цвета стенке красуется щиток «Желбат-2» на колесе со скрещенными ружьями. За бронеплощадкой паровоз типа «ОВ», за ним вагон с боеприпасами и всякой взрывчаткой; за ним пустая платформа, где был погружен паровой копер — кран (который мы никогда не смонтировали), вторая платформа — шпалы, рельсы, этим кончался боевой состав; дальше шли вагоны нашей базы: жилые теплушки, склады, кухня. Для путевой команды был большой вагон–пульман — 15 солдат со взводным из старых железнодорожников. Боевой состав обслуживался исключительно добровольцами. Поначалу я был электриком — положил по всем вагонам провода с патронами для ламп, но своей электростанции у нас не было — но был «Крючок», который набрасывался на сеть чьей‑либо базы, тогда у нас было много света!

В теплушках жило восемь человек на двойных койках, одна над другой, два стола и посредине печь чугунная. Комплект нашей еще «полтавской» теплушки был на восемь человек, все харьковские — технологи, но нас было всего семь: Е. Ведерников, Трапезников, Нашиванко — ученый лесовод, Петр Калмыков, механик, я, один поляк, фамилию которого не помню, так же как того седьмого, который «потерялся» у Харькова. Подо мной было место свободно и с другой стороны тоже, так что стол нашей стороны практически был общим и жизнь вагона в пути проходила тут. Двери вагона на обе стороны — узкие, и лестничка железная, полное удобство! Я дружил с Е. Ведерниковым, он был на верхней койке моей половины — мы оба над столом, и оба в карты не играли, у обоих было окошко рядом — рамы этого окошка были покрыты инеем по утрам, покуда печка не разгорится хорошенько. Было нас человек сорок, фельдфебелем был кубанский казак из инженерной роты.

Командир, Петр Иванченко, и его помощник поручик Кутепов (он пришел к нам значительно позже; будто бы племянник генерала) жили в теплушке, разделенной пополам; там же в половине вагона была канцелярия, штаб. После ухода роты мы еще простояли несколько дней в Полтаве, можно сказать, жили беззаботно.

Полтава. Пошел однажды в город — я же должен был видеть кадетский корпус. Ведь тут учились с малых лет и папа, и дядя Вася, здесь дедушка Саша Мудрый был инспектором классов; сюда меня трехмесячного привезла мама, чтобы внука–крестника показать… Здесь был экономом полковник Петров, которого я встретил уже в Буэнос–Айресе, который знал и Юру, и Васю, помнил прекрасно Александра Васильевича — деда… Все закрыто, все в снегу, громадный парк позади здания… Морозно, ни души на улицах.

Благоденствие наше было нарушено — приказ из роты: идти на Харьков — Южную. Есть! Уже был поздний вечер, поужинали и покатили. Привычно стучат колеса, хорошо спится под их музыку, только пустой «гроб» тарахтит, но и там наполовину спали… Вдруг — под колесами рвутся петарды, с одной стороны и с другой… Стоп! Подкатили к ближайшей будке сторожа. «Желбат-2 — приказ Нач–Во–Со [Начальник военных сообщений] — принять немедленно станцию Харьков–Мерефа», — по телефону нам лаконично передали. Есть Мерефа!