Зеркало, или Снова Воланд - Андрей Малыгин

Также необходимо заметить, что Николай Семенович стал почему-то больше верить в разные там народные приметы, а особенно в отношении черных котов. И если порой случается какой-нибудь черный котище возьмет да и прошмыгнет у Лужина перед самым носом, он тут же останавливается и, очевидно, памятуя об известном событии, непременно меняет маршрут движения. Сами знаете, что береженого… Правильно, незачем судьбу искушать. А неверующие чудаки пусть себе похихикают до поры до времени…

Борис же Алексеевич Шутов, пережив сильное потрясение, как ему ни было сложно, все же в точности выполнил все предписания начальственного гостя в отношении своих бывших пациентов. Ни-ни. Ни на полшага не отступил. Что уж он им говорил, какие ключи подбирал, завершая карьеру целителя, доподлинно неизвестно. Но вот уж абсолютно точно известно, что с этим занятием он покончил навсегда. Через некоторое время достал у кого-то из знакомых и прочитал рекомендованную ему книгу о Мастере и Маргарите, а затем и некоторые другие произведения Булгакова. И, знаете, интересная деталь: впоследствии вообще как-то незаметно увлекся чтением и нашел в этом занятии для себя известное удовольствие. К тому же неожиданно стал проявлять повышенное внимание к нашим пернатым друзьям, особенно к таким крупным птицам, как грачи и вороны. При случае за ними подолгу и пристально наблюдает, а иногда даже подкармливает хлебными крошками. Ну, сами понимаете, наверное, неспроста. Да, а что поделаешь, у каждого в жизни свои странности…

Иван Паисьевич Звездинский все так же трудолюбив, но в разговорах с незнакомыми людьми ведет себя значительно мягче и осторожнее. При этом хронически избегает в употреблении слово «наплевать». А если случайно, забывшись, вдруг что-то подобное и сорвется у него с языка, он, словно пугаясь, ужасно бледнеет и старается моментально поправиться. При написании же картин строго придерживается реализма, не допуская бывалых вольностей, и даже уж в совсем незначительных деталях пытается от оригинала не отступать.

В судьбе Ивана Андреевича Абрикосова произошли крупные изменения. В один прекрасный момент он вдруг стал набожен и религиозен. Забросил службу в милиции, отрастил усы, бороду и волосы на голове, которые густыми прядями теперь спадают на его покатые крепкие плечи. По неизвестной для нас причине вместо беспокойной должности служителя порядка он предпочел спокойную должность представителя бога в одном из местных храмов. Все свое скромное имущество, включая и холостяцкую однокомнатную квартиру, завещал местной епархии и в результате из обыкновенного лейтенанта милиции превратился в набожного и почитаемого паствой отца Иоанна.

В движениях у него появились уверенность и солидность, а из-под черной рясы проглядывает сильно потучневшее тело. После каждой молитвы в просторном и светлом храме благодарные прихожане, а большей частью прихожанки, смиренно припадают к его холеным рукам, надеясь на милость и чудное благословение.

Из всех церковных обрядов, заметьте, отец Иоанн больше всего прикипел душой к исповедованию заблудших, а в особенности смазливых молоденьких грешниц. В такие ответственные моменты во взгляде пастыря читается крайняя забота, задумчивость и сострадание. Всякий раз после страстной исповеди и слезливых откровений он неизменно отпускает неопытным душам их земные прегрешения, при этом гладит по-отечески нежно теплой рукой по грешным головкам и ласково называет «дочь моя».

А вот что дальше случилось с Федором Александровичем Кружковым, спросите вы, и как он сейчас? Сказать по правде, сильно поседел, и та самая белая прядь в его волосах уже почти незаметна. А что поделаешь, сами знаете, времечко диктует свое. Но честно надо признаться, что в отношениях с представительницами прекрасной половины стал несколько сдержаннее. Впрочем, в течение некоторого времени сразу же после известных событий был довольно подозрителен и остерегался, особенно красивых особ. Ну а потом… А потом успешно залечил свою очередную рану, и, как бывало и раньше, все встало на свои места. Но все-таки согласитесь, какая целеустремленность, какой могучий организм! Не так уж часто в жизни и встречается. Хотя, по правде сказать, выводы оставим за прекрасной половиной. Наверное, ей видней, а потому ей и карты в руки.

Информация «князя тьмы», увиденная Шумиловым в зеркале, о последних мгновениях пребывания среди живущих Григория Исаковича Абрамзона, Павла Васильевича Бородкина и самого Льва Петровича Орлова, как ни прискорбно об этом говорить, тоже полностью подтвердилась, и их одного за другим проводили в последний путь близкие и друзья. Все случилось в точности так, как и показалось заранее в зеркале. Но что поделаешь, раз наша земная жизнь так устроена. Все течет, все изменяется, и на смену одним обязательно приходят новые люди. А о тех, об ушедших, остаются лишь разные воспоминания. А вот какими они останутся, об этом уж каждый должен позаботиться сам при жизни. На что и намекал в беседе Валерию Ивановичу информированный гость.

И, кстати говоря, некоторые события могут более четко отпечататься в памяти присутствующих благодаря какому-нибудь другому неординарному событию или примечательному факту, как, например, случилось после похорон во время поминок Льва Петровича Орлова. А что уж такое особенное там произошло, спросите вы? Да, как вам сказать. С одной стороны вроде бы рядовое нарушение правил пожарной безопасности, а вот с другой… Ну, короче говоря, во время поминок в одном из лучших ресторанов города, когда траурное мероприятие было, если можно так выразиться, в самом разгаре, когда щедрость и изобилие царили вокруг, когда один за другим выступали приглашенные и с опечаленными лицами, вспоминая усопшего, говорили о его добродетелях, прижизненных заслугах и желали помягче земли, а душе непременно попасть в самый что ни на есть настоящий рай, прямо здесь, в зале, на глазах у всех случился пожар. Ну не такое уж большое воспламенение, как частенько бывает, никто пожарные команды в срочном порядке не вызывал, и помещение практически не пострадало, но маленький пожарник имел место. А случилось вот что.

Рядом с большим траурным столом, ну буквально в каких-то трех метрах от него, стоял одиночный стол, накрытый малиновой бархатной скатертью, на котором разместили полуметровую фотографию виновника мероприятия в бархатной траурной рамке. Рядом — хрустальная ваза, обернутая черным крепом, с двенадцатью алыми розами, а перед портретом по обычаю бокал с водкой, накрытый кусочком черного хлеба со щепоткой соли, и толстая стеариновая свеча в красивом черном бокале, олицетворяющая неугасимую душу ушедшего в мир иной.

Портрет без преувеличения был выполнен с большим художественным мастерством и с него на присутствующих с легкой усмешкой на губах и некоторой грустинкой в глазах взирал ну прямо, как живой, образ бывшего человека-титана Орлова Льва Петровича. Выступавшие с траурными речами так прямо и обращались к знакомому магическому облику, смотревшему на них с фотобумаги. И тут в какой-то момент все, уже прилично напоминавшиеся и увлекшиеся изысками блюд поминального стола, ослабили бдительность и упустили из виду тот самый живой огонек свечи, одиноко мерцавший в стороне, а когда спохватились, то прямо на столе рядом с портретом уже ярко полыхали разросшиеся языки небольшого пожара, которые быстро съели приличный кусок шикарной скатерти и усиленно лизали черты усопшего, безбоязненно взиравшего на живых прямо из огня. Причем, надо отметить, непонятно почему, но загорелось как-то необыкновенно быстро и сильно.