Ангелочек. Дыхание утренней зари - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Ночь закончилась, – прошептала Анжелина, и ее лицо осветила ясная улыбка. – У меня больше ничего не болит, и я так счастлива! Луиджи, любовь моя, увези меня далеко-далеко, в твой дом, в Лозер!

В деревне Ансену, среда, 30 августа 1882 года

Жан Бонзон, напевая, починял крышу овчарни, поврежденную веткой, которую в грозу сбил с дерева ветер. Сжимая в руке молоток, горец полной грудью вдыхал прохладный воздух: осень подбиралась к их затерянной в горах долине. Справа, на покатом склоне, паслись овцы и ягнята, появившиеся на свет этой весной.

Запах горящего дерева навевал мысли об обеде, который наверняка уже был готов, – стручковая фасоль с луком, жаренная на сале.

– Жан! Жан!

Прижимая к груди Бруно, к овчарне бежала Албани. В свободной руке у нее было письмо.

– Жан, пришло письмо от Анжелины, так сказал почтальон! Спускайся скорее и прочитай его мне!

– Конечно, я тебе его прочитаю, да и себе заодно! А наши соседи тоже с почтой?

– Откуда мне знать, Жан? Поторопись!

– Еще минуту подожди!

Бонзон отложил молоток и гвозди и, сложив руки рупором у рта, прокричал:

– Огюстен! Жермена! Письмо пришло!

Сапожник с женой решили остаться в высокогорной деревушке Ансену насовсем. Зная, что не сможет мириться с враждебностью соседей и бывших клиентов, Огюстен нашел в «изгнании» свои преимущества и ни о чем не жалел. Жермена, до второго замужества звавшаяся вдовой Марти, продала свой дом возле ярмарочной площади, и на эти деньги чета приобрела крепкий дом, в котором родился Бруно и отошла в мир иной его мать Коралия. Дом на улице Мобек вместе с диспансером у них снял новый доктор, приехавший в городок вместе со всем своим семейством.

– Foc del cel! Огюстен, ты оглох, что ли? – крикнул Жан Бонзон.

Жермена выбежала из дома первой и помахала соседу.

– Не кричи так, Жанно! Мы тоже получили письмо и уже идем! Огюстен ищет свои очки.

Обрадованная Албани чмокнула Бруно в щечку. Она наконец-то познала счастье материнства и просто-таки обожала своего мальчика. Появление новых соседей стало для нее благом: семьи много общались между собой, так что зима обещала быть менее скучной благодаря дружеским посиделкам, песням и игре в карты.

– Diou mе́ damnе́! Куда-то очки запропастились! – буркнул Огюстен, хлопая своего шурина по плечу. – Не ты ли их у меня стянул, а, Бонзон?

– В отличие от тебя, мне одной пары глаз хватает! Ну, будем читать, не то Албани оставит нас без обеда.

Женщины присели на лавку перед домом, а сапожник и горец остались стоять.

– Я начинаю! – торжественно объявил Бонзон.

– Это еще почему? – ворчливо спросил у него отец Анжелины.

– Чтобы тебя позлить!

Огюстен поморщился и принялся раскуривать трубку. Сердце его забилось быстрее при мысли, что он услышит слова, начертанные рукой дочери там, в Лозере.

Дорогие тетушка Албани и дядя Жан!

Пишу в своей комнате, откуда открывается прекрасный вид на холмы и далекие горы. Погода у нас стоит жаркая, и днем приходится постоянно быть в доме, потому что тут прохладно. Лето заканчивается, и я наслаждалась каждым его мгновением в обществе супруга и моего дорогого малыша.

Быть может, вы задаетесь вопросом, чем мы занимаемся в деревне, в окружении многочисленной прислуги? На самом деле в нашей жизни мало что изменилось. Октавия царит в кухне и изобретает изысканные блюда. Она не приняла предложение руки и сердца, сделанное возлюбленным ее юности, чтобы не расставаться с нами. Мадемуазель Жерсанда часами читает, сидя в кресле у окна, или же раскладывает пасьянсы на столике – точной копии того, что стоял у нее в гостиной на улице Нобль. Мсье Туту обычно спит у нее на коленях. Мой славный Спаситель охраняет входную дверь, сидя перед нею, если только не следует хвостиком за Анри, как и положено сторожевому псу.

Луиджи со всей страстью отдается музыке – сочиняет, изучает, настраивает фортепиано и скрипку. Его знают в музыкальных кругах в Манде, где он исполняет свои произведения. Полагаю, он нашел прекрасный способ побороть свое нетерпение стать отцом. По десять раз в день он спрашивает, скоро ли мне рожать, хотя знает, что это случится не раньше конца сентября.

Ан-Дао не устает повторять, что оказалась в раю. Мы поселили ее в просторной спальне, и она часто поет там песни своей далекой родины. Мы вместе ходим гулять, и свою девочку она носит за плечами, в большом платке. Мы редко вспоминаем мрачные события прошлой весны, но, если об этом заходит разговор, Ан-Дао всегда говорит, что никогда особо за меня не переживала, потому что знала: у меня хватит сил побороть любых демонов.

Мое последнее письмо я написала 3 августа, то есть довольно давно, так что мне есть что вам рассказать. Мне дозволено практиковать где угодно, кроме Арьежа, но я все равно дала себе слово, что не стану распространяться о своей профессии здесь, в Лозере. Так я смогу больше времени проводить с детьми. И вдруг утром 15 августа к нам во двор въехал на муле перепуганный крестьянин и сказал, что его жена рожает там, на поле, и он надеется найти в усадьбе женщину, которая ей поможет.

Я была во дворе с Анри. Когда бедняга рассказал о своем затруднении, я еще колебалась, но мой pitchoun вмешался: «Моя мама умеет помогать малышам и их мамам!» И он указал на меня пальцем. Имело ли смысл это отрицать? И вот через полчаса я приняла в свои руки трехкилограммового младенца, мальчика с рыжим пушком на макушке! Позже я подарила этим людям несколько пеленок, шерстяное одеяльце и погремушку.

Теперь Луиджи уверен, что слух о новой повитухе распространится по округе и за мной снова будут приезжать днем и ночью, как это было в моем родном Сен-Лизье. Будущее покажет, прав ли он.

Я все время забывала рассказать вам о Бланке, которая наконец с нами после долгого трехнедельного путешествия. Наездник, которому мы оплатили ночи в гостиницах на протяжении всего пути, так торопился добраться до места! А Розетта с еще большим нетерпением его дожидалась, потому что я говорю, конечно же, о Викторе Пикемале.

Наши голубки провели три дня в идиллии, при этом вели себя вполне благопристойно. Их свадьба состоится в будущем году в Сен-Жироне, и это станет для нас прекрасной возможностью представить вам нашего второго малыша, девочку или мальчика.

Целую и обнимаю вас от всей души.

Анжелина

Жан Бонзон сложил вдвое исписанные тонким наклонным почерком листочки и вложил обратно в конверт.

– Foc del cel! Отличные новости! А ты что скажешь, господин сапожник? Твоя дочка играет в принцессу в замке гугенотов!

– Помолчал бы ты, Жан! – сказала Албани. – Прекрасное письмо! Мне даже показалось, что я побывала там, с ними.