Звезда для Наполеона - Жюльетта Бенцони

– Кто вас надоумил, что, отдавая его вам, я имел в виду подобное воскрешение? Это должен быть дом знаменитой итальянской певицы, всецело преданной существующему строю. И речи не было о том, чтобы сделать из него храм ваших предков, мадемуазель. Вы забыли, что вы больше не Марианна д'Ассельна?

О, этот резкий, безжалостный тон! Почему в этом человеке уживаются два таких противоречивых существа? Почему Марианна полюбила его так страстно? Вся дрожа, с побелевшими губами, она поднялась.

– Какое бы имя Вашему Величеству ни угодно было мне дать, оно не заставит меня забыть, кто я. Я убила человека, защищая честь своего имени, сир. И вы не можете запретить мне сохранить любовь и уважение к родителям. Но, если я принадлежу вам телом и душой и вы не сомневаетесь в этом, это касается меня одной, – мои близкие принадлежат только мне!

– И мне тоже, представьте себе! Все французы в прошлом, настоящем и будущем принадлежат мне. Я имею в виду, что они все мои подданные. А вы слишком часто забываете о том, что я Император!

– Как забыть мне это? – с горечью сказала Марианна. – Ваше Величество не дает такой возможности! Что касается моих родителей…

– Я никоим образом не собираюсь мешать вам сдержанно оплакивать их, но вы должны понять, что у меня нет никакого снисхождения к подобным фанатикам королевского режима. Я испытываю большое желание отобрать у вас этот дом и дать взамен другой.

– Я не хочу никакого другого, сир. Пусть Ваше Величество отзовет архитекторов, если они считают себя оскорбленными такой старорежимной реставрацией, но оставьте этот дом мне. Особняк д'Ассельна, какой он есть: жалкий, разоренный, изуродованный, нравится мне больше самого роскошного жилища в Париже! Что же касается подданных короля, его дворянства… по-моему, Ваше Величество принадлежали к ним!

– Не дерзите, это не принесет вам никакой пользы, наоборот. Мне кажется, вы слишком переполнены кастовой гордыней, чтобы быть верной подданной! Я надеялся найти в вас больше почтительности и послушания. Знайте, что прежде всего я ценю в женщине кротость. Качество, которого вам так недостает.

– Моя прежняя жизнь не приучила меня к кротости, сир! Я глубоко сожалею, что могу этим разочаровать Ваше Величество, но я такая, какая есть. Я не могу переделать свою натуру.

– Даже для того, чтобы понравиться мне?

Он повысил голос. Какую игру играет Наполеон, откуда этот сарказм, почти враждебное отношение? Неужели он был до того деспотичен, что ему требовалась такая покорность, которая сделает ее слепой, глухой и немой? Ведь то, чего он хотел, было рабской покорностью наложницы из гарема! К несчастью, Марианна перед этим слишком много боролась за свое чисто женское достоинство. Она не покорится! Даже если придется разбить сердце, она не уступит. Не опуская глаза под пронзительным взглядом, она сказала с бесконечной нежностью:

– Даже ради этого, сир! Бог мне свидетель, однако, что я ничего больше не желаю так пламенно, как нравиться Вашему Величеству!

– Вы явно выбрали не ту дорогу, – усмехнулся он.

– Но только не ценой собственного достоинства! Если бы вы соблаговолили, сир, сказать мне, что вы желаете найти во мне покорное существо, простую рабыню, всегда согласную со всем, всегда трепещущую перед Вашим Величеством, я молила бы вас позволить мне покинуть Францию, как это намечалось. Ибо для меня подобная любовь – уже не любовь.

Он сделал два шага к ней и резким движением распустил бархатные завязки, удерживающие ее плащ. Тяжелая ткань соскользнула на пол. С минуту он созерцал ее, замершую перед ним. В мягком свете свечей ее прекрасные плечи и полуприкрытые груди золотились, как зрелые плоды в белокружевной корзине. Лицо ее под тяжелой копной темных волос было бледно, а расширившиеся зеленые глаза сверкали от мужественно удерживаемых слез. Ему достаточно было сделать одно движение, чтобы взять ее в свои объятия и избавить от мучений, ибо она была так прекрасна, что дух захватывало. Но в данный момент он находился в таком злобном состоянии, что никакое человеческое чувство не могло заставить его уязвленное самолюбие уступить. Она посмела противоречить ему! И это породило в нем жестокое желание сломить ее.

– А если я все-таки хочу, чтобы вы любили меня так? – спросил он, сверля ее безжалостным взглядом.

– Я не верю вам! Вы не можете требовать любви коленопреклоненной, испуганной, униженной… Только не вы!

Он пренебрег ее протестом, в котором было столько любви. Его горячие пальцы жестко охватили ее горло и поднялись вверх по тонкой шее.

– Что мне нравится в вас, – язвительно сказал он, – так это голос, равно как и красота. Вы великолепная певчая птичка с телом богини. Я хочу наслаждаться и тем и другим, оставив чувства в покое. Подождите в спальне. Раздевайтесь и ложитесь в постель. Я скоро приду.

Высокие скулы Марианны запылали, словно ей надавали пощечин. Она резко отступила, укрывая руками грудь. Мгновенно пересохшее горло не могло издать ни звука. Глаза горели от стыда. Она сразу вспомнила слышанные на улице Варенн сплетни: историю м-ль Дюрденуа, которую он отослал без единого слова после того, как заманил ее в свою постель; приключение маленькой невесты из Марселя, отправленной резким письмом восвояси под лживым предлогом; наконец, эта знаменитая польская графиня, которую он так помял, что она потеряла сознание, и он воспользовался этим, чтобы изнасиловать ее. К тому же спустя время он отправил ее в родную Польшу, чтобы произвести на свет божий ожидаемого ребенка. Неужели все это могло быть правдой? Марианна начала предполагать, что да. Во всяком случае, она ни за какую цену, даже за его любовь, не позволит так обращаться с нею. Любовь не дала ему такого права!

– Не рассчитывайте на это! – едва прошептала она сквозь сжатые, чтобы лучше удержать гнев, зубы. – Я отдалась вам, не зная, кто вы, потому что была поражена любовью, как ударом молнии. О! Как я вас любила! Как я была счастлива принадлежать вам! Вы могли требовать от меня что угодно, потому что я верила в вашу любовь! Но я не рабыня из гарема, которую ласкают, когда есть желание, и прогоняют ударом ноги, когда желание удовлетворено.

Заложив руки за спину, Наполеон выпрямился во весь свой рост. Челюсти его сжались, ноздри побелели от гнева.

– Вы отказываетесь принадлежать мне? Одумайтесь! Это тяжкое оскорбление!

– И тем не менее… я отказываюсь! – с усилием произнесла Марианна.

Она вдруг почувствовала себя беспредельно усталой. У нее было только одно желание: как можно скорей бежать из этой тихой, уютной комнаты, куда она совсем недавно пришла такой счастливой и где ей пришлось так страдать. Она хорошо понимала, что сразу поставила на карту всю свою жизнаь, что он имел на нее все права, но ни за что на свете она не согласилась бы на унизительную роль, которую он пытался ей навязать. Для этого она еще слишком любила его… Совсем тихо она добавила:

– Я отказываюсь… больше ради вас, чем ради себя, потому что я хочу еще иметь возможность любить вас! И затем… какое удовольствие получили бы вы от обладания инертным телом, до бесчувствия измученным печалью?