Вечерние новости - Артур Хейли

– Ладно, дед. Если захочешь кого-нибудь по-настоящему припечатать, то скажешь… – Никки подошел к перегородке и что-то прошептал деду.

"Ну вот, – думала Джессика, – нашелся еще один способ коротать время”.

Однако в тот день Сокорро все же появилась.

Сморщив нос от едкого запаха, она остановилась у входа в сарай и внимательно оглядела камеры – ее изящная, маленькая фигурка отчетливым силуэтом вырисовывалась в дверном проеме.

– Мы знаем, что вы медсестра, Сокорро, – поспешила сказать Джессика. – Потому-то вы и заступились за нас, попросив развязать нам руки, а перед этим дали шоколад.

– Не медсестра, а фельдшер, – бросила Сокорро. Плотно сжав губы, она приблизилась к камерам.

– Это не имеет значения, по крайней мере здесь, – сказала Джессика. – Сейчас, с отъездом доктора, вы единственный сведущий в медицине человек.

– Не морочь мне голову, все равно ничего не добьешься. Вы меня звали. Зачем?

– Вы уже доказали, что хотите сохранить нам жизнь и здоровье. Если мы не выйдем отсюда на свежий воздух, хотя бы ненадолго, мы все тяжело заболеем.

– Вы должны оставаться в помещении. Они не хотят, чтобы вас видели.

– Но почему? И кто такие “они”?

– Это не твое дело, и ты не имеешь права задавать вопросы.

– Но у меня есть право матери заботиться о моем сыне, – запальчиво возразила Джессика, – а также об отце моего мужа, старом человеке, с которым обращаются по-скотски.

– И поделом. Болтлив не в меру. Да и ты тоже. Интуиция подсказала Джессике, что неприязнь Сокорро во многом напускная. Она решила сделать ей комплимент:

– У вас прекрасный английский. Вы, должно быть, долго прожили в Америке.

– Не твоего ума… – Сокорро замолчала и пожала плечами. – Три года. Ненавижу Америку. Порочная, гнилая страна.

– Мне кажется, на самом деле вы так не думаете, – осторожно сказала Джессика. – Я полагаю, к вам хорошо там относились, и сейчас вам приходится через силу нас ненавидеть.

– Думай как хочешь, – бросила Сокорро, выходя из сарая, в дверях она обернулась. – Постараюсь, чтобы у вас было больше воздуха. – Ее губы скривились в подобие улыбки. – А то еще охранники разболеются.

На следующий день пришли двое мужчин с инструментами. Они вырезали несколько квадратов в стене напротив камер. Помещение залил яркий свет, и трое пленников теперь хорошо видели друг друга и могли рассмотреть часового. В сарай ворвался свежий воздух, чувствовалось даже легкое дуновение, благодаря которому зловоние почти выветрилось.

Но отвоеванные свет и воздух были пустяком по сравнению с теми мучениями, которые ждали их впереди. Джессика и не подозревала, сколь тяжелое испытание уже нависло над ними.

Через несколько дней после того, как пленники были под охраной доставлены в Нуэва-Эсперансу, Мигель получил несколько письменных приказов от “Сендеро луминосо” из Аякучо. Их привез нарочный, приехавший на грузовике, – пятьсот миль извилистой дороги заняли у него два дня, так как приходилось преодолевать опасные горные перевалы и ползти по заболоченным джунглям. Кроме того, он доставил специальное оборудование.

Самый важный приказ касался видеозаписи. К инструкции прилагался сценарий, отступать от которого категорически запрещалось. За выполнением задания обязан был лично проследить Мигель.

Другая инструкция подтверждала, что в услугах Баудельо больше не нуждаются. Он должен вместе с курьером отбыть на грузовике в Аякучо, а оттуда вылететь в Лиму. Грузовик вернется в Нуэва-Эсперансу через несколько дней, чтобы привезти новые запасы продовольствия и забрать видеокассету с записью.

Сообщение о том, что Баудельо возвращается в Лиму, не было неожиданностью для Мигеля, однако не понравилось ему. Во-первых, бывший врач слишком много знал. Во-вторых, он, конечно, опять запьет, а спиртное развязывает язык. Стало быть, Баудельо ставил под угрозу не только существование их малочисленного гарнизона, но – что было гораздо важнее для Мигеля – его собственную безопасность.

В другой ситуации он бы велел Баудельо пойти с ним в джунгли, откуда вернулся бы один. Однако “Сендеро луминосо”, славившаяся своей беспощадностью, могла жестоко расправиться с чужаком, убившим ее человека, каковы бы ни были на то причины.

Мигель все-таки отправил с курьером секретную депешу, где в самых прямых выражениях объяснил, какими последствиями чревато возвращение Баудельо в Лиму. “Сендеро” быстро примет решение. Мигель почти не сомневался, что оно будет однозначным.

Но кое-что его все-таки порадовало. Одна из инструкций гласила: “заботиться о здоровье всех трех заложников до поступления новых указаний”. Формулировка “всех трех заложников” свидетельствовала о том, что руководство “Сендеро”, знавшее о случившемся из газет, одобрило решение Мигеля похитить старика вопреки первоначальному плану.

Мигель стал осматривать аппаратуру для видео– и звукозаписи, доставленную из Аякучо. Она включала “камкордер” фирмы “Сони” с кассетами, треножник, комплект осветительных ламп и генератор на 110 вольт, работавший на бензине. Мигелю не раз приходилось записывать интервью с похищенными, и он умел обращаться с этой техникой.

Однако он предвидел, что ему будет трудно сладить с женщиной, а значит, потребуется посторонняя помощь и жесткие меры, чтобы заставить ее повиноваться. В помощники он выбрал Густаво и Рамона – он уже имел случай убедиться, что оба не церемонились с пленниками и сейчас не станут распускать сопли, какое бы наказание им ни пришлось применить.

Мигель решил, что сеанс видеозаписи состоится завтра утром.

* * *

С рассветом Джессика принялась за работу.

Вскоре после того как она, Энгус и Никки пришли в сознание, уже будучи в Перу, они обнаружили, что почти все содержимое их карманов, включая деньги, изъято. Осталось лишь несколько канцелярских скрепок, расческа Джессики и маленькая записная книжка Энгуса, которая лежала в заднем кармане его брюк и при обыске просто не была замечена. Под подкладкой куртки Никки они обнаружили шариковую ручку, завалившуюся туда сквозь дырку в кармане.

По настоянию Джессики записная книжка и ручка были тщательно спрятаны и извлекались из тайника только тогда, когда на дежурстве был кто-нибудь из “добрых”.

Вчера к Джессике перекочевали записная книжка Энгуса и шариковая ручка Никки.

Перегородки между клетками не позволяли пленникам что-либо передавать друг другу, однако Висенте, дежуривший в тот день, услужливо взял книжку с ручкой и отдал Джессике.

Джессика намеревалась набросать портреты тех, с кем ей за это время пришлось столкнуться, пока в памяти были еще свежи их черты. Она не была профессиональной художницей, но неплохо рисовала и не сомневалась, что ее портретные наброски будут более или менее соответствовать оригиналу, если, конечно, ей когда-нибудь доведется использовать их для опознания похитителей и остальных негодяев, так или иначе причастных к их нынешней беде.