Кутузов - Лидия Ивченко

Не раз доводилось увидеть в те дни Кутузова и Н. Е. Митаревскому: «Во время всех переходов от Тарутина до Березины, фельдмаршал Кутузов часто останавливался у дороги и смотрел на проходившие войска, иногда и под дождем; случалось, говорил солдатам: „Что, устали, ребята? Холодно? Ели ли вы сегодня? Нужно отстоять матушку Россию, надо догонять и бить французов!“ На все это проходившие солдаты кричали: „Рады стараться, ваше сиятельство!“ Обыкновенно он стоял или же сидел на простых складных креслах, в простом сюртуке и фуражке, без всяких принадлежностей своего сана; с неразлучною казачьею нагайкой на ремешке через плечо. Никак мы не могли разгадать, для чего у него нагайка, тем более, что никогда не видели его верхом на лошади. Офицеры говаривали обыкновенно: „хитрый наш старик Кутузов, знает он, как подобраться к солдатам“»151. Особенно подробно описал все встречи с Кутузовым И. С. Жиркевич: «Тут после сильных морозов, начавшихся от Вязьмы и продолжавшихся дней десять, сделалась сильная оттепель. На дневке вечером, часу в пятом, Кутузов, объезжая бивуаки, подъехал к Семеновскому полку. За ним ехало человек пять генералов, в числе которых были принц Александр Виртембергский, Опперман и Лавров, а позади их семь человек конногвардейцев везли отбитые у неприятеля знамена. „Здравствуйте, молодцы семеновцы! — закричал Кутузов. — Поздравляю вас с новой победой над неприятелем! Вот и гостинцы везу вам! Эй, кирасиры! Нагните орлы пониже! Пусть кланяются молодцам! Матвей Иванович Платов доносит мне, что сегодня взял сто пятнадцать пушек и сколько-то генералов… не помнишь ли, Опперман, сколько именно?“ Опперман отвечал: „Пятнадцать“. — „Слышите ли, мои друзья, пятнадцать, то есть пятнадцать генералов! Ну, если бы у нас взяли столько, то остальных сколько бы осталось? Вот, братцы, пушки пересчитать можно на месте, да и тут не верится; а в Питере скажут: 'Хвастают!'“

Затем Кутузов подъехал к палатке генерала Лаврова, командовавшего в то время 1-й гвардейской пехотной дивизией и расположившегося за Семеновским полком. Кутузов и прочие генералы сошли с лошадей и приготовились пить чай у Лаврова. Тут же кирасиры сошли с лошадей, стали в кружок и составили из знамен навес вроде шатра. Кто-то из офицеров, подойдя к знаменам, стал читать надписи на одном из них, вслух все те сражения, в которых отличился тот полк, которому принадлежало знамя, и в числе прочих побед прочел: „Аустерлиц!“. „Что там? — спросил Кутузов. — Аустерлиц? Да, правда, жарко было и под Аустерлицем! Но омываю руки мои пред всем войском: неповинны они в крови аустерлицкой! Вот хотя бы и теперь, к слову, не далее как вчера я получил выговор за то, что капитанам гвардейских полков за Бородинское сражение дал бриллиантовые кресты в награду. Говорят, что бриллианты — принадлежность кабинета и что я нарушаю предоставленное мне право. Правда, и в этом я без вины виноват (выделено мной. — Л. И.). Но ежели по совести разобрать, то теперь каждый, не только старый солдат, но последний ратник, столько заслужили, что осыпь их алмазами, то они все еще не будут достаточно вознаграждены. Ну, да что и говорить! Истинная награда не в крестах или алмазах, а просто в совести нашей. Вот здесь кстати я расскажу о дошедшей до меня награде. После взятия Измаила я получил звезду Святого Георгия (орден Святого Георгия 2-го класса), тогда эта награда была в большой чести. Я думаю, здесь есть еще люди, которые помнят молодого Кутузова. (Тут Кутузов вздернул нос кверху.) Нет? Ну, после! Когда мне матушка-царица приказала прибыть в Царское Село к себе, я поспешил выполнить ее приказание — поехал. Приезжаю в Царское. Прием мне был назначен парадный. Я вхожу в залу в одну, в другую, все смотрят на меня, я ни на кого и смотреть не хочу. Иду себе и думаю, что у меня Георгий на груди. Дохожу до кабинета, отворяются двери; что со мной сталось? И теперь еще не опомнюсь! Я забыл и Георгия, и то, что я Кутузов. Я ничего не видел, кроме небесных голубых очей, кроме царского взора Екатерины. Вот была награда“. — И с чувством, постепенно понижая голос, Кутузов приостановился — и все кругом его молчало. Потом, весь этот рассказ он повторил на французском языке принцу Александру Виртембергскому, видимо, с целью, чтобы от него перешло это выше — в Петербург…»152 Заметим, что Кутузов публично ведет себя перед гвардейцами совершенно вопреки легенде о «придворной угодливости», поведав «к слову» о том, что он получил очередной выговор от императора за распределение наград, что в глазах государя он, по обыкновению, «без вины виноват», завершив сравнением «века нынешнего с веком минувшим», да еще и с французским переводом специально для родственника Александра I.

И. С. Жиркевич продолжал рассказ: «Тут один из офицеров Семеновского полка сказал громко: „Не правда ли, как эта сцена походит на сцену из трагедии 'Дмитрий Донской' (трагедия Озерова)!“ Посников закричал: „Ура! Спасителю России!“ — и громкое „ура!“ понеслось и разлилось по всему войску. Столь неожиданный возглас тронул каждого из присутствующих, Кутузова, конечно, более всех. Он вдруг встал на скамейку и закричал: „Полноте, друзья мои, полноте! Что вы! Не мне эта честь, а слава русскому солдату!“ — и потом, бросив вверх свою фуражку и сильно возвысив свой голос, закричал: „Ура! Ура! Ура! Доброму русскому солдату“… Потом, когда „ура“ утихло, Кутузов уселся опять на скамью и, обращаясь к Лаврову, продолжал так: „Где этот собачий сын сегодня ночует? Я знаю, что в Лядах он не уснет покойно. Александр Никитич (партизан Сеславин, в это время только капитан гвардии) дал мне слово, что он сегодня не даст ему покоя. Вот послушайте, господа, какую мне прислал побасенку наш краснобай Крылов: собрался волк на псарню, псов потревожить. Войти-то он вошел, да вот как пришлось выбираться оттуда — давай за ум! Собаки на него стаей, а он в угол, ощетинился и говорит: 'Что это вы, друзья! За что это вы на меня? Я не враг вам. Пришел только посмотреть. Что у вас делается, а вот сейчас и вон пойду'. Но тут подоспел псарь и отвечает ему: 'Нет, брат, волчище, не провесть тебе нас! Правда, ты, серый, умен, но и я, дружище, сед уже и не глупее тебя'“. — Тут Кутузов снял шапку и рукой, кругом головы, показал седины свои. — „Не уберешься так легко отсюда, как пришел сюда!“ — „И пустил стаю псов на него“, — прибавил он. Громкое „ура!“ повторилось вновь по войску!..»153 Осталась в памяти у офицера и менее торжественная, но не менее трогательная встреча со Светлейшим: «После оттепели сделался легкий морозец. На походе моя полурота перевозилась с одной горы на другую, и тут же подъехал в крытых санях Кутузов. Пара, везшая его, была не подкована, и при начале спуска с горы одна лошадь упала. Я тотчас же приказал солдатам спустить сани с горы и на себе поднять их на другую сторону. Кутузов, видя мою заботливость, велел подозвать меня к себе и, когда я подошел, спросил, как меня зовут. Получив ответ, сказал мне: „Припомни, друг мой Жиркевич, меня старика под старость. Как ты меня бережешь старика, так и тебя когда-нибудь беречь станут!“»154. И тут Кутузов не ошибся…

В те дни фельдмаршал нередко получал стихотворные послания, воспевавшие его подвиги и славившие его как спасителя Отечества. Так, доставили ему письмо от родственника А. В. Суворова, поэта графа Д. И. Хвостова. В ответ Кутузов пишет: «Письмо Вашего Сиятельства с приложением оды творения Вашего я с особенным удовольствием получил. Вы как бы возвышаете меня перед Румянцевым и Суворовым. Много бы я должен был иметь самолюбия, если бы на сию дружескую мысль Вашу согласился. И ежели из подвигов моих что-нибудь годится преподанным быть потомству, то сие только от того, что я силюсь по возможности моей и по умеренным моим дарованиям идти по следам сих великих мужей. Между тем обязанным себя считаю изъявить Вам мою признательность »155. В дни боев под Красным Михаил Илларионович поделился радостными новостями со своими «верными друзьями», как на протяжении всей своей жизни он называл супругу Екатерину Ильиничну и дочерей, в особенности «Лизиньку с детьми». Жене он писал из Красного собственноручно: «Вот еще победа! В день твоего рождения дрались с утра до вечера. Бонапарте был сам, и кончилось, что разбит неприятель в пух; сорок с лишком пушек достались нам, прекрасные знамена гвардейские и пребогатые. Вчерась прибыл из Смоленска еще большой корпус Нея. Этот принят очень хорошо, пушек у них мало, а он наткнулся на наших сорок орудиев; натурально отбит. Но собрался он с поспевшими от Смоленска и пошел еще, тут его приняли штыками и множество истребили, других рассеяли по лесам… В Смоленске наш гарнизон. Теперь думаю, как бы отправить туда Смоленскую Богоматерь с хорошим приданым. Жаль расставаться, и третьего дня, во время сражения, стояла за батареей. Тебе купил прекрасные часы в день рождения твоего»156.