В шаге от вечности - Алексей Доронин

Проходя к воротам, Синохара воткнул в мягкую землю клумбы двух бумажных журавликов, которых смастерил по всем правилам икебаны, но в последний момент передумал дарить. Понял, что это глупо.

Своим кибернетическим пальцем нагрел две жалкие фигурки до температуры воспламенения бумаги, глядя, как они чернеют. Понадобилось меньше, чем 451 по Фаренгейту. А потом они вспыхнули.

Смотрел, как они корчатся в огне, разворачиваясь. В глаза бросились написанные на внутренней стороне иероглифы, которые никто не прочтет. Стоял до тех пор, пока от них не остался один пепел, который развеял налетевший порыв ветра. Пепел выпадет где-то в канале, и будет унесен в Темзу. А значит, в море. Хороший символизм.

Устроенный им крохотный пожар отражался в каналах Ислингтона. И тут же прилетел маленький пожарный дрон. Видимо его «гнездо» было совсем рядом в переулке. Он был похож на толстого надоедливого шмеля, стрекотал пропеллером, светил оранжевым сигналом и издавал пронзительные трели. Набирал воду прямо в канале… и улетел, увидев, что возгорание уже исчезло.

Гарольду хотелось отвесить ему тычка и посмотреть, как он упадет в воду. Но это уже порча муниципального имущества.

Он смотрел на рябь на зеленоватой воде медленно текущего Риджентс-канала.

Ехавший по набережной моноциклист — высоченный скандинав в вязанной кофте с норвежским узором и с бородой, которая снова входила в моду в этом сезоне — шарахнулся в сторону, увидев огонь. Но, глядя на открытую спокойную улыбку Гарольда, перевел дух и выровнял ход аппарата.

— Перформанс? — догадался ездок. — Хэппенинг? Модерн-арт? Или вандализм?

— Концептуальное искусство, — Гарольд кивнул. — Созидание в разрушении.

И пошел прочь.

А «скандинав» еще какое-то время смотрел на кружащийся пепел и думал о чем-то своем, скандинавском.

Если бы кто-то более внимательный увидел Гарольда в эту секунду, он понял бы, что перформансом тут не пахнет. Лицо его выражало первобытную ненависть, которая клокотала, как вода в котле. Никогда ни в школе, ни в коллективе на работе, ни в Корпусе, ни на войне он так сильно не ненавидел. До скрипа зубов. Подавленный рев, вой зверя вырвался наружу. «Она врет. Пудрит тебе мозги. У нее кто-то есть, и она считает его лучше тебя. Ты лузер, хи-хи-хи. Тебя оставили без пирога. Ничего личного, приятель. Просто механизмы отбора».

Инстинкт, привет из первобытности, вооруженный современными знаниями советовал ему взломать базу данных Корпуса, вычислить конкурента (раз уж это не Макс), узнать его местонахождение, убить и (опционально) съесть его сердце. И тогда самка, конечно, достанется ему. Жаль, что в современном мире вопросы так не решаются.

И хорошо, что хватило ума не предложить ей «хотя бы» искусственное вынашивание. Мол, если уж не можем быть вместе как люди, то хотя бы внутри бездушного прибора. Ха-ха.

Надо остыть, чтоб действительно не сделать что-нибудь ужасное. Полчаса он просто сидел на скамейке в парке. Colebrooke Row Gardens — подсказала подсказка. Публичный бесплатный парк. Бесплатный даже для неграждан.

Вряд ли его примут за бомжа. А уж бояться тут в безопасном районе надо было разве что его самого. Поэтому можно отключиться от потока реальности и помедитировать, ни о чем не думая.

На небе проступили первые звезды. Он видел их, в отличие от большинства людей на улицах. Из-за светового загрязнения в мегаполисах часто не разглядеть даже Большую медведицу, не говоря уже о Млечном пути. Но с его глазами, если сделать максимальное приближение, можно легко увидеть даже форму Туманности Андромеды. Небо разворачивалось перед ним как свиток, и едва заметная мутная точка становилась крупной, словно Бетельгейзе. Гарольд вспомнил, как в детстве в Австралии возле города Кэрнса лежал в траве, вглядываясь в ночное небо, углубляясь в него. Тогда у него не было «линз», их еще не изобрели, но был детский телескоп, купленный на китайском портале «Али-баба». И он внушал себе, что это — телескоп «Хаббл». Или представлял, что сам летит сквозь эти пространства со скоростью света, к самому центру галактики и за ее пределы.

Тогда он уже мечтал быть астрономом. Но как профессия астрономия к тому времени, как он поступил в колледж, уже умерла. Для обработки и интерпретирования данных было достаточно тысячи человек на весь мир, получающих сведения от огромных приборов на орбите. Хотя половина из них была даже не учеными, а пиарщиками, менеджерами и журналистами, которые управляли этой системой, доводили ее результаты до публики, выбивали гранты. Объясняли ленивому и скупому человечеству, зачем тратить деньги на то, чтобы понять нечто, происходящее в миллиардах световых лет… вернее, происходившее миллиарды лет назад.

Когда он понял, насколько это скучно, то решил, что будет астронавтом. Это ведь еще круче. Думал, что будет исследовать вселенную сам, и ступит на другие небесные тела. Но для полета на Марс и даже на Луну он оказался неподходящим, хотя имел прекрасное здоровье и безукоризненный послужной список.

«Может, подать заявку снова?» — подумал Синохара. И рассмеялся. Наемник, массовый убийца, даже если все эти убийства были в рамках закона и приказов, а также потенциально — социопат. Да, имеет награды. Да, Эшли никогда не донесет на него за его не совсем адекватное поведение в этот день. Но, возможно, ему в его файлы уже давно внесли отметку о подозрении на посттравматический синдром, повышенную агрессивность и суицидальные наклонности. А такого точно нельзя в ракету к Марсу.

Жаль, что Красной планеты сейчас нет в небе над Лондоном. Есть болезненное удовольствие в том, чтоб смотреть на свои разбитые мечты.

Гарольд вспомнил, как во время стажировки при Центральном аппарате ООН, проживал в Нью-Йорке в районе Клинтон, том самом, который когда-то носил прозвище Адская кухня и славился своими ирландскими и пуэрториканскими бандами. Но уже с конца ХХ века это было спокойное и даже местами фешенебельное место. И вот, придя после нудной конференции к себе в номер, он смотрел в окно на небоскребы Манхэттена и жилые кондоминиумы.

А там была другая вселенная, которую он мог лицезреть: чужая жизнь в каждом окне. У большинства ничего не разглядеть — поляризованное стекло или другая защита оберегала приватность. У других просто были опущены жалюзи и шторы. Но некоторых было видно. Там у них была чужая жизнь, чужая причастность к чему-то хорошему… или плохому. Рай для вуайериста… и эксгибициониста. Впрочем, он не был ни тем, ни другим. Но мысль о том, насколько каждый беззащитен и открыт любому взору… заставила его тогда поежиться.

«Нет, я не стану ее тенью. Не буду ее преследовать. Я разумный человек, а не псих. Все кончено. Остается только долг».

Довольно рефлексии. Самурай действует, а не думает.

После того, как он перевел свой организм обратно в «обычный» режим, его на некоторое время поразили побочные эффекты. Одним из них был географический кретинизм. Он чувствовал себя так, будто по голове стукнули мягким молотом.

Синохара не мог сходу понять, как быстрее всего добраться до ближайшей станции «Ангел», даже открыв в глазах карту. Все перед ним расплывалось, но проецируемые подсказки выручали, как путеводная звезда. По этим стрелкам даже ребенок найдет дорогу. Собственно, пользоваться им учили еще дошкольников.