Лорд Байрон. Заложник страсти - Лесли Марчанд

Переполненное судно вышло из гавани 24 июля и направилось на юг, к Мессинскому проливу. Погода стояла хорошая, и все собрались на палубе. Это было прощанием Байрона с Италией, где, невзирая на бесцельные скитания, он провел одни из самых счастливых и плодотворных лет своей жизни. Теперь судьба вела его к Греции и неясной цели, отчасти по причине неудовлетворенности жизнью, но большей частью по велению обстоятельств и славы Байрона и сложности его характера, не дающей ему возможности поступать так, как ожидают окружающие. И все-таки он еще не сжег за собой все мосты. Он писал Барри: «Я очень прошу вас позаботиться о моей дорожной карете, с которой я ни за что не расстанусь».

Ясной ночью судно подошло к Стромболи. Байрон находился на палубе до утра, обмениваясь жуткими историями с Трелони и Брауном и глядя на вулкан. Сойдя в каюту, Байрон сказал Трелони: «Если я проживу еще год, то опишу эту сцену в пятой песне «Чайльд Гарольда». Браун заметил, что во время плавания Байрон в основном читал произведения Свифта, и полагал, что он намеревается написать очередную песню «Дон Жуана». Но Байрон ничего не писал, кроме нескольких писем. Браун также заметил, что он читал Монтеня, Вольтера, «Переписку» Гримма и Ларошфуко.

К тому времени как «Геркулес» вышел в Ионическое море, настроение Байрона значительно улучшилось. Он легко сошелся с товарищами по кораблю. Трелони вспоминал: «Я никогда не плавал с лучшим спутником, чем Байрон. Он был почти всегда весел, никого не беспокоил, никем не командовал, не жаловался и не вмешивался в работу команды. Когда у него что-нибудь спрашивали, он отвечал: «Делайте как сочтете нужным».

Каждый полдень в хорошую погоду Байрон и Трелони плавали в море, не боясь акул, которых и вправду не водилось в этих водах. Иногда они давали выход веселью в мальчишеских шумных играх. Однажды, по словам Трелони, они выпустили из клеток уток и гусей и вместе с ними и собаками прыгнули в воду, обрядив одну из собак в новый алый жилет капитана Скотта.

Байрон взял с собой трех особенно верных слуг. Это были венецианский гондольер Тита, испугавший доктора Бруно, слуга-англичанин Флетчер, сопровождавший Байрона в первое путешествие в Грецию, и Лега Замбелли. Браун говорил, что Байрон «иногда очень хвалил своего аккуратного и скрупулезного старика Легу, мажордома». Байрон также взял у Трелони чернокожего слугу-американца, который хорошо готовил.

Флетчер, помнивший о неудобствах проживания в Греции, считал, что его хозяин сошел с ума, решив вернуться туда. Трелони вспоминал его бурный протест и ответ Байрона: «Это правда для тех, кто привык узко смотреть на вещи!» Трелони заметил: «После долгого молчания он продолжал: «Я был счастлив в Греции, счастливей, чем прежде или после, и если, по словам публики, в чем я несколько сомневаюсь, я писал хорошо, то это было или в Греции, или о Греции».

2 августа они заметили острова Кефалонию и Зант. Судно взяло курс на Кефалонию. Когда Байрон увидел в отдалении горы Морей, то произнес: «Не знаю почему, но я чувствую себя так, словно одиннадцать горьких лет упали с моих плеч и я вновь несусь по морю со стариной Бэтхерстом на его фрегате». Ночью корабль встал на рейд, а на следующее утро бросил якорь недалеко от Аргостоли, столицы острова.

Капитан Джон Питт Кеннеди, секретарь английского управляющего, полковника Нейпира, которого в то время не было на острове, взошел на борт и приветствовал Байрона и его спутников. Он сообщил, что полковник готов служить им всеми возможными способами, которые не будут нарушать его строгий нейтралитет в войне между турками и греками.

Остаться на Кефалонии Байрона вынудили вести о том, что среди греков начался политический раскол, что бездействие обеих сторон почти прекратило войну и что турки контролировали моря, окружающие острова, в то время как греческий флот, состоявший большей частью из вооруженных купеческих судов, концентрировался у восточного побережья. Сообщения были противоречивыми и сбивающими с толку, поэтому Байрон не видел оснований для продвижения вперед.

Первым президентом Греции избран был Александр Маврокордатос, согласно конституции Эпидавра, начавшей действовать в канун 1822 года по восточному календарю и 13 января 1823 года по западному после первых успехов греческих воинов. С самого начала правительство было слабым, и дальше национальный дух все более слабел из-за поражений и междоусобной борьбы лидеров восставших, стремившихся сохранить власть. Когда в феврале 1823 года собралась вторая Национальная ассамблея, ее участники образовали два фронта: военный под предводительством Колокотрониса, Ипсиланти и Одиссея (Улисса) и фронт церковнослужителей и гражданских лидеров, Петробея из Майны, Заимеса, Андреаса Лондоса, которого Байрон встретил в 1809 году, и Маврокордатоса. Петробей стал президентом исполнительного совета, а Маврокордатос – государственным секретарем. Когда в мае ассамблея перестала существовать, казалось, что победил гражданский фронт. Исполнительный совет и сенат решили, что правительство будет заседать в Триполице (современный Трипо-лис), на центральном плато Пелопоннеса. Но когда в июле Маврокордатос был избран главой законодательного совета, то испугался угроз Колокотрониса и бежал в Гидру.

Чтобы лучше разобраться в происходящем, Байрон написал Марко Боцарису, связаться с которым ему в Ливорно рекомендовал митрополит Игнатий из Арты. Боцарис командовал греческими войсками в Акарнании и воевал с турками к северу от Миссолонги. Ожидая ответа, Байрон со спутниками оставались на борту «Геркулеса» в гавани Аргостоли, чтобы не доставлять хлопот англичанам, управляющим греческими владениями. Прибытие на Кефалонию известного поэта, чьи стихи читали почти все английские офицеры, наделало много шума. Байрон стал объектом сильного любопытства англичан и местных жителей. Вскоре он высадил на берег лошадей и каждый день совершал верховые прогулки; выглядел он при этом, по словам одного свидетеля, как татарин «с высоким пером на голове, возможно, в своем греческом шлеме, и с серебряными эполетами».

Спустя два дня после прибытия «Геркулеса» полковник Нейпир, британский губернатор, вернулся на остров. Это был способный правитель и пылкий поклонник дела греческого освобождения, обладавший, подобно Байрону, «страстной верой» в победу греков и людей, с которыми Байрону предстояло связать свою судьбу. Он хорошо знал греков и их недостатки и был предан делу освободительной борьбы. Полковнику Нейпиру выпала нелегкая задача управлять свирепыми племенами сулиотов, которые вместе со своими семьями искали прибежища на Кефалонии в 1822 году после изгнания из родных мест, с утесов Южной Албании. Байрон слышал о героической обороне этих скалистых бастионов и отдал сулиотам дань уважения в «Чайльд Гарольде». Сулиоты были разбросаны по всем островам, но некоторые сражались под началом Марко Боцариса в войне против турок.

Байрон был готов выразить симпатию сулиотам, которых он считал самыми храбрыми и верными племенами, потому что судил о них по характеру двух албанцев, которых взял к себе на службу во время первой поездки на Восток. Вид их суровых, закаленных лиц и необычных костюмов вернул его в счастливые дни, когда он беззаботно путешествовал по Эпиру в 1809 году. Байрон был бы горд повести в бой этих отважных воинов. Он поверил их льстивым речам и нанял целую толпу сулиотов в качестве охраны и слуг.