Петровка, 38. Огарева, 6. Противостояние - Юлиан Семенов

– Это ваше показание… Хотите восстановить в памяти?

– Так ведь прошло всего семь дней… Я помню свой текст почти дословно… Чересчур эмоционально, говорите? Логика вне эмоций невозможна… Беда в другом: мы теряем двенадцать процентов общественно полезного времени на написание и провозглашение совершенно лишних, ненужных слов. Если вы полагаете, что я написал что-то лишнее в своем объяснении, тогда – дурно; эмоции, однако, делу не мешают. Или вы полагаете, что я упустил какие-то важные моменты?

– Полагаю, что упустили.

Крабовский откинулся на спинку стула, полуприкрыл глаза:

– Я, кажется, не написал про любопытное ощущение… Я лишь потом вспомнил: легкость, с которой подался узел. Мне показалось, будто передо мной уже кто-то развязывал его; может, испугался, как и я, увидев содержимое, завязал снова… Меня потрясло, как легко подался этот крепкий по виду узел, когда я потянул кончик веревки… Мне показалось, кстати, что веревка была чем-то промазана, каким-то особым составом, она же была совершенно не тронута гнилью, а сколько времени пролежала под снегом?!

– Интересно. Я поставлю этот вопрос перед экспертами… Чем она могла быть промазана?

– Не знаю!

– Если у вас найдется время, пожалуйста, попробуйте исследовать эту тему, а? – сказал Костенко. – Мне совестно просить об этом, отрывать от дела…

– Все неразрешенное – моя тема, – ответил Крабовский. – Я попробую, но не требуйте от меня термина…

– Простите? – не понял Костенко.

– По-немецки слово «термин» означает точную дату встречи.

Начальник таксомоторного парка долго разминал «Беломор» в сильных пальцах, потом задумчиво предложил:

– А если Саков выступит перед шоферами с лекцией?

– А что? – ответил Костенко. – Он технолог по металлу, вполне мотивированно…

– И у нас, понимаете ли, по металлу больше всего претензий к промышленности, гниет все на корню, так что придут люди, не надо будет загонять, придут непременно.

…После лекции Сакова проводили в кабинет директора; там его ждал Костенко.

– Того таксиста нет, – сказал Саков без колебаний.

Костенко спросил начальника парка:

– Сколько человек не пришло?

– Вся вторая смена… Они на линии, для них завтра лекцию устроим, а из этой смены семнадцати не было, я подсчитал.

– Фамилии запишите.

– Уже.

– Их личные дела – с фотокарточками – посмотреть можно?

– Пожалуйста, – ответил начальник и нажал кнопку селектора.

– Не надо по селектору, – мягко попросил Костенко. – Давайте лучше сходим в кадры.

– Тогда уж будем конспирировать до конца, – усмехнулся начальник парка. – Мы теперь тоже детективы читаем, перестали их в газетных статьях гонять, уважили наконец народ… Раньше словно к какой антисоветчине относились, а пошли б по библиотекам да собрали мнение народа: что читают, кого читают и почему читают? Пойдет на такое Москва или поостережется?

– А чего стеречься? – не понял Костенко.

– Как так «чего»?! А вдруг ответы не сойдутся с тем, кого из писателей в журналах нахваливают?! Тогда что?!

Саков посмотрел искоса на часы; Костенко заметил это:

– Торопитесь?

– Конец месяца, – ответил Саков, – сами понимаете, план надо гнать.

Начальник парка снял трубку телефона, набрал три цифры, попросил:

– Варвара Дмитриевна, загляни ко мне, пожалуйста.

…Женщина в очках с толстыми стеклами появилась в дверях кабинета мгновенно, словно бы не у себя в комнате сидела, а ждала за дверью.

– Вот эти дела, Варвара, – начальник протянул ей листок, – подбери в один момент и принеси сюда с фотографиями.

Женщина взяла бумагу и вышла.

– Когда будем собирать вторую смену? – спросил начальник парка. – Днем или к вечеру?

– А утром нельзя? – спросил Костенко задумчиво. – Перед тем, как начнут выезжать на линию…

– Что ж, давайте утром, только минут на пятнадцать, а то с меня в райкоме шкуру спустят за то, что выезд на трассу задержим…

– Товарищ Саков, вы б описали того шофера начальнику, а? – попросил Костенко.

– Такой, знаете ли, кряжистый, с очень сильными руками, – начал Саков. – В кожанке, фуражка на нем форменная, широкоплечий…

Начальник парка рассмеялся:

– Так это, мил человек, я… Тоже, перед тем как сюда сесть, на рейсы выходил в кожанке, и в плечах не хил… Приметы, скажу сразу, не ахти…

Пришла Варвара Дмитриевна, положила на стол тоненькие папки:

– Вот, пожалуйста, тут все, кого вы записали.

– Валяйте, – Костенко подвинул Сакову папки, – поглядите, может, здесь.

Саков быстро просмотрел папки, ни на одной фотографии взглядом не задержался.

– Нет его здесь.

И на следующий день Саков на молчаливый вопрос Костенко ответил отрицательно. Он просмотрел личные дела двадцати трех шоферов, которые на лекцию не пришли:

– Нет его здесь, товарищи, это я категорически утверждаю.

– Ну что ж, спасибо, – сказал Костенко. – Видимо, я вас вечером навещу, ежели какие новости появятся. Вы никуда не собираетесь?

– Это неважно, я буду ждать вас, – ответил Саков.

Когда он ушел, Костенко попросил начальника:

– Давайте еще раз Варвару Дмитриевну потревожим: поднимем дела на тех, кто уволился начиная с октября прошлого года. Это первое. И второе: надо поглядеть все путевые листы за пятнадцатое, шестнадцатое и семнадцатое октября.

…Через два часа Варвара Дмитриевна принесла справки на уволившихся.

На третьей фамилии Костенко споткнулся: Милинко Григорий Васильевич, 1925 года рождения, деревня Крюково Осташковского района Тверской губернии.

– А где милинковское фото? – спросил он рассеянно. – Во всех личных делах есть фото, а у него содрано…

– Да я и сама удивилась, – ответила Варвара Дмитриевна. – Вообще-то Милинко очень аккуратный шофер, дисциплинированный… Может, отклеилось фото? Я схожу поищу в шкафу.

– Да уж, не сочтите за труд…

– Погодите, – задумчиво сказал начальник парка, – мы его часто на Доску почета вывешивали, значит, фото найдем…

…Пришла женщина из отдела труда и зарплаты, положила на стол путевые листы:

– Вот, Геннадий Иванович, за те три дня…

– Вы ищите Милинко, – попросил Костенко. – Он должен был ездить вечером, скорее всего шестнадцатого.

Милинко действительно выехал на линию шестнадцатого в два часа, а вернулся, судя по путевому листу, в час ночи. Без происшествий. Уехал в отпуск двадцатого октября. С тех пор не возвращался. А фотографию его нашли в архиве профкома – снимался, правда, Милинко в форменной фуражке, низко надвинутой на глаза, лицо было видно не все, однако, когда Костенко приехал к Сакову, тот, поглядев на фото одно лишь мгновение, ответил убежденно: