Летние истории - Миэко Каваками

под дерево. Дверь тоже была крошечная. Внимательно вглядевшись в древесный узор на пленке, с которым у меня было связано столько воспоминаний, я положила ладонь на дверную ручку и попробовала ее повернуть. Она не поддалась. Я сделала еще одну попытку. Бесполезно — дверь была заперта. Одной рукой утирая пот, льющийся со лба в глаза, другой я снова схватилась за ручку и затрясла дверь. Она не поддавалась. Я ударила в нее. Но дверь только задребезжала в ответ. Я ударила сильнее. Я стучала изо всех сил, будто спасаясь от погони. Мне казалось, что, если эта дверь откроется, может быть, я смогу снова встретиться с прежней жизнью. Когда я взбегаю по лестнице с ранцем за спиной, и дверь распахивается мне навстречу, и мама в красном фартуке говорит: «Привет, солнышко». Если эта дверь сейчас откроется, может быть, за ней я увижу свою белую толстовку, и кукол, и ранец. Я найду ту радость, те сны, тот маленький столик-котацу, вокруг которого мы сидели всей семьей, и зарубки на дверном косяке, отмечающие наш с Макико рост, и красные пластмассовые чашки в посудном шкафу. И распахну наконец то самое окно, и, может быть, снова увижу, снова встречу… Я понимала, что это невозможно, но все равно продолжала колотить в дверь. Маленькую дверь, ведущую в квартиру, где мы жили. Я подумала об отце. Наш отец, где бы он ни был, наш отец, который однажды взял и пропал, помнит ли он? Вспоминал ли хоть раз о нашей совместной жизни, о нас?

Я села на ступеньку отдышаться. Потемневший пол был весь в трещинах, в углах виднелась застарелая грязь. На лестничной площадке громоздилась куча хлама: отсыревшая картонная коробка, выцветшее ведро, из которого торчала грязная швабра, задубевшая тряпка, черный целлофановый мешок непонятно с чем. Все это покрывал толстый слой пыли. Кучу озарял слепяще-белый солнечный свет, падавший через небольшое окошко.

И тут вдруг раздалась музыка. Я вскочила как от удара током и непроизвольно прижала руку к горлу. Но это всего лишь звонил мой телефон. Я вспомнила, что так и не написала Мидорико. Сбросив с плеч рюкзак, я открыла «молнию» и достала трубку. На экране горело имя — Айдзава.

— Алло, — послышалось из динамика. — Алло. Это я, Айдзава.

— Да, — ответила я вдруг севшим голосом и сглотнула.

— Нацумэ… — начал Айдзава. Тон у него был напряженный.

— Вы меня удивили, — искренне призналась я. — Даже не представляете насколько.

— Простите, что я так внезапно. Но, честно говоря, я и сам удивлен. Не был уверен, что вы ответите.

— Телефон так резко зазвонил…

— Нацумэ.

— Да.

— Ваш голос немного… вы не простудились?

— Нет, — выдохнула я. — Просто голос сел от неожиданности.

— Простите меня еще раз…

— Ничего, я, в общем-то, пришла в себя.

— Можно с вами сейчас немного поговорить?

— Да. — Я сделала вдох и выдох: сердце так колотилось, что я испугалась, вдруг Айдзава это услышит.

Он тоже вздохнул.

— Вы сказали, что больше не будете со мной видеться, и я… — Он кашлянул. — Я думал об этом, очень долго думал. Если вы действительно больше не хотите меня видеть и говорить со мной — а вы мне уже сказали это прямым текстом… Тогда, наверное, с моей стороны бестактно вот так вам звонить, и надо просто принять ваше решение как данность. Но все же…

— Угу…

— Все же мне так хотелось с вами встретиться, поговорить, — продолжил Айдзава, — что я не выдержал и позвонил.

На некоторое время мы оба умолкли.

По прошествии тридцати с лишним лет, снова сидя на лестнице своего дома, я слышала в трубке голос Айдзавы, а мой собственный голос гулким эхом отдавался в этом темном, знакомом до слез коридоре — все это было так странно! Я как будто находилась внутри чьего-то сна, и голова моя шла кругом. Я прижала телефон к уху еще сильнее и несколько раз моргнула.

— У вас сегодня, — произнесла я, — день рождения, верно?

— Ого, вы не забыли?..

— Конечно, не забыла.

— Как удачно, что я родился в один день с вашей племянницей.

— Дело не только в этом, — рассмеялась я.

— Нацумэ…

— Да?

— Все ли у вас хорошо? Как вы поживаете?

— Я?

— Да.

— За эти два месяца… — начала я, — моя жизнь никак не изменилась, но у меня такое чувство, будто бы произошло очень много всего.

Мы еще немного помолчали.

— Знаете, я сейчас в своем старом доме, — небрежно сообщила я.

— Старом доме?

— Да. Я вам рассказывала весной. Дом, из которого мы с мамой и сестрой сбежали под покровом ночи. А сейчас я вдруг взяла и приехала сюда.

— А, в порту?

— Да, — засмеялась я. — И знаете что? Он такой крошечный! Даже не верится. Я сейчас сижу на лестнице этого дома, и все вокруг маленькое-маленькое. С тех пор прошло уже тридцать лет. Тут теперь вообще ни души. Впрочем, это нормально.

— То есть вы сидите там на лестнице одна?

— Да. И лестница тоже такая узенькая. Все, как и положено, состарилось, но при этом осталось таким же, как и раньше. Только никто здесь больше не живет, поэтому кажется, будто я сижу на руинах.

— Нацумэ.

— Да?

— Все эти два месяца я думал, как бы с вами встретиться. Во время нашего последнего разговора вы упомянули, что будете в Осаке тридцать первого числа, поэтому…

Я кивнула.

— Поэтому я решил: если я приеду в Осаку и если вы ответите на мой звонок, то, может быть, вы согласитесь и встретиться со мной, хотя бы на десять или двадцать минут, — продолжал Айдзава. — Просто больше я ничего не знал… кроме того, что в этот день вы собираетесь в Осаку.

— Только не говорите мне, что вы… — ахнула я. — Вы что, сейчас в Осаке?

— Всего на полчаса, — попросил Айдзава. — Пожалуйста, давайте встретимся и поговорим.

Меня снова окружила тишина. Я все так же сидела на лестнице, крепко сжимая лямки рюкзака. Затем медленно поднялась и снова внимательно посмотрела на дверь. На местами отклеившуюся пленку, на цифры 301 на табличке, покрывшейся коричневым налетом. Приложив ладонь к шероховатой стене, в последний раз окинула дверь взглядом и выдохнула.

Потихоньку, ступенька за ступенькой я спустилась с лестницы и вышла в коридор. Там остановилась, выпрямилась и посмотрела в сторону выхода. Узкий прямоугольник входа был залит солнечным светом. Я глядела на этот свет распахнув глаза и не смаргивала слез.

17. Не прощаясь

Ветер со стороны порта окатывал меня невидимыми волнами, оставляя на коже запах морской воды.

Айдзава появился на станции пятьдесят минут