За пределами любви - Анатолий Тосс

– Пытка, – зачем-то вставил слово Анатоль, хотя никто его не просил.

– И через неделю-две девочка ломается. Все ломаются. Механизм отработан и проверен. Психика меняется. Даже не так, чтобы появлялась физическая зависимость, а скорее, подменивается реальность – та, которая была раньше, перестает существовать. Появляется новая. Новые потребности. Был человек, хотел любить, работать, учиться, растить детей… И перестал быть. Его подменяет другой.

Анатоль молчал, спасибо ему хотя бы на этом. Злость начала понемногу утихать.

– Вот как бывает, – наконец сказала я назидательно. – Секс не всегда приносит удовольствие. У него имеется и обратная сторона. Секс может раздавить человека, искалечить его психику. Да и физически уничтожить тоже. Страшный, если разобраться, инструмент. Прямо как змеиный яд, которого вы так счастливо вчера избежали. Тоже зависит от дозировки.

– Вы прошли через все это? – наконец задал вопрос проницательный мсье Тосс. – Через все, о чем рассказывали? – Его голос наполнился таким густым сопереживанием, что я не сдержалась, улыбнулась.

– Да что вы, это все бытовая ерунда по сравнению с теми феерическими забавами, через которые пропустили меня, – уже совсем добродушно заверила я его. – Примитивным бордельным насильникам с их примитивными бордельными мозгами подобные кренделя даже и не присниться не могут.

* * *

Дом показался Элизабет не просто большим, а огромным. Он напоминал «дом с привидениями» из голливудских фильмов – мрачный, с полукруглыми башенками флигелей, с темными глазницами множества окон, он был бы похож на средневековый замок, если бы не был деревянным. На трех его этажах наверняка находилось комнат двадцать, не меньше. Внутри было даже не то что бы грязно, а скорее, царил беспорядок, что и понятно – для ухода за таким громадным домом потребовался бы целый штат убирающей, моющей, чистящей обслуги.

Обстановка была подстать самому дому – плотные, темные гардины на окнах, тяжелая, громоздкая мебель красного дерева. Все выглядело массивно, дорого, но старомодно.

Элизабет получила комнату на втором этаже с отдельной небольшой, но чистой ванной. Основная задача, во всяком случае, поначалу была не заблудиться и запомнить путь к лестнице, ведущей на первый этаж.

На первом этаже потеряться было почти невозможно: кроме кухни, там находились три огромные комнаты – гостиная, столовая, и еще одна, что-то вроде клубного зала – с барной стойкой, кожаными диванами, креслами, у каждого из которых стоял маленький круглый столик. От кухни отходил коридор, но куда он вел, Элизабет не знала.

К обеду собрались рано, к четырем часам, и сидели за столом долго, часа три, а то и четыре, с многочисленной сменой блюд – часть из них уже стояла на столе, остальные в больших глубоких салатницах приносила немолодая, улыбчивая, довольно привлекательная мулатка. В промежутках между сменой блюд она сидела за столом вместе со всеми, похожая скорее на хозяйку, чем на служанку.

Помимо нее и Рассела в доме, похоже, жили еще несколько человек: они подходили, представлялись Элизабет, но она не запомнила все имена с первого раза. Запомнила только молодого человека по имени Пол и еще девушку Линн. Они были ненамного старше Элизабет – чуть за двадцать, не больше. Линн говорила тихим, стелющимся голосом, обворожительная улыбка приоткрывала мягкие, сочные, заведомо податливые губы.

– У нас тут что-то вроде театральной студии, – пояснила Линн. – Что-то вроде инкубатора для будущих звезд. Рассел нас всех пригрел, балует, учит, пишет для нас, приглашает режиссеров. – Она назвала насколько имен, Элизабет знала только одно, оно гремело на Бродвее. – Все они птенчики Рассела, – пояснила Линн и добавила: – Тебе жутко повезло: если он возьмет тебя в команду, считай, твоя карьера обеспечена. Правда, ты слишком молодая, обычно Рассел с такими не работает. Но значит, он разглядел в тебе что-то особенное.

Атмосфера за столом была непринужденная. Смех, шутки, темы выходили за грань традиционной застольной беседы, заражали остротой, провокационностью. Разговор сопровождался откровенными взглядами, многозначительными улыбками – в общем, все было именно так, как и должно быть, когда собирается группа независимых, не обремененных бытом молодых людей обоего пола, да еще с богемными привычками.

Рассел казался неотъемлемой частью этого молодежного сообщества – он не меньше других шутил, хохотал над шутками других, поддерживал самые шокирующие высказывания. Вот только его зрелый возраст, редеющие волосы, выпирающее брюшко, усталое, в морщинах лицо, здесь, сейчас, в присутствии молодых, здоровых и беспечных людей особенно бросались в глаза и вызывали ощущение чего-то противоестественного, ненатурального.

И тем не менее вокруг него существовал очевидный ореол, некое поле обожания. Нет, никто не льстил ему, не поддакивал, просто девушки краснели, когда ловили на себе его взгляд, глаза их невольно раскрывались шире, казалось, еще немного, и дыхание собьется. Впрочем, молодые люди тоже смотрели на него с обожанием, – так, наверное, подумала Элизабет, и должны относиться ученики к учителю. Когда он начинал говорить, в комнате становилось тихо, да и говорил он умнее других, шутки его были чуть тоньше, аргументам трудно было возразить, он как бы подводил черту, завершал тему.

Разлили вино, пошутили конечно же по поводу юного возраста Элизабет, решено было закон не нарушать и вина ей не наливать. Вместо вина налили сок, долго смеялись. Подняли бокалы, кто-то сказал «чирс», кто-то «салют», кто-то предложил засчитывать Элизабет каждый день за три, чтобы она скорее догоняла остальных.

– У нас тут главное не быть трезвым среди пьяных и пьяным среди трезвых! – крикнул ей с противоположной стороны стола Пол.

Посчитали, сколько должно пройти времени, оказалось, что все равно долго ждать. Тогда увеличили пропорцию: день – за неделю. «Ведь здесь за день научишься тому, на что обычно требуется неделя», – засмеялась девушка, сидящая через два места слева, и задорно подмигнула Элизабет. Снова подсчитали, оказалось, что все равно долго.

– А то на одном соке здесь долго не продержишься, – захохотал другой парень, кажется, его звали Дэвид.

– Почему? – засмеялась в ответ Элизабет. – Он мне нравится, я такой никогда не пила. Из чего он сделан? – Она чувствовала себя необыкновенно легко, непринужденно. Все ей пришлось по душе – и загадочный дом, и ребята, веселые, доброжелательные, красивые, и Рассел, которого, смотри-ка, как сильно любят, который, оказывается, такой известный, богатый и нисколько этим не кичится. – Так из чего сок сделан? – повторила она, пытаясь перекричать общий гул голосов.

– Из любви, – услышала она мягкий девичий голос справа, он будто полз, стелился, тихо, вкрадчиво, незаметно.

– Надо возраст отсчитывать не по годам, а по событиям, – раздался голос Рассела, Элизабет обернулась. – Чем больше произошло в жизни событий, тем человек старше. Ведь многие проживают дни, месяцы, года, но в их жизни ровным счетом ничего не происходит. И получается, что их жизнь остановилась в стадии младенчества. А вот Александр Македонский, например, прожил тридцать три года, но наверняка они были длиннее, чем восемьдесят лет иной безсобытийной жизни.